перстни, серебряные браслеты, которые всегда носила. Это еще осталось от одного юношеского мифа — цыганки. Вообще она любила женские вещи и сама была очень женственна, несмотря на мужской задор»[488]. Дошли до наших дней бусы из кости, коралла и темного камня, видимо, появившиеся у Цветаевой в 1920-е годы[489]; в мемориальной квартире поэта в Борисоглебском сохранился медальон с изображением С. Эфрона и неизвестного (1919 г.), подаренный ей мужем в Берлине в 1922 году[490]. Сохранились бусы горного хрусталя, бывшие для Цветаевой символом Чехии. Ей захотелось иметь чешские бусы в ноябре 1938 года, когда Чехия была захвачена фашистами. Позже, уже в мае 1939 года, она писала А. А. Тесковой: «Нашла два ожерелья, себе и Але — „moraves“ — и чувствую их Вашим подарком. Свое ношу не снимая»[491] Просила Тескову о покупке дымчатого ожерелья из богемского хрусталя. Перед отъездом в Россию с благодарностью сообщала Тесковой: «Уезжаю. В Вашем ожерелье и в пальто с Вашими пуговицами, а поясе — Ваша пряжка. (Всё — скромное и безумно-любимое, возьму в могилу, или сожгусь совместно.) До свидания! Сейчас уже не тяжело, сейчас уже — судьба»[492].
В стихах Цветаева употребляла названия ювелирных украшений и метафорически. В одном из ранних стихотворений — «Зеленое ожерелье» — так поэтично выражено многообразие ярких впечатлений, душевных событий, ждущих в грядущем: «…Не одно ожерелье вокруг наших трепетных пальцев / Обовьется еще, отдавая нас новым огням» (I, 84). Символом красочности будущего выступает хризолитовое ожерелье, зеленое, в цвет глаз Цветаевой один из самых прекрасных камней-самоцветов. Любовь к бусам запечатлена выразительной метафорой в стихотворении «Ты запрокидываешь голову…», обращенном к О. Э. Мандельштаму, определившей поэзию игрой отражений: «Помедлим у реки, полощущей / Цветные бусы фонарей» (I, 254). Большими бусами горят фонарики в стихотворении «Канун Благовещенья…». Метафорический образ монист-бус использован в «Ручьях». Любовь к бусам выражена сравнением: «пуще корольков-своих-бус» в «Царь-Девице». А в «Молодце» — подруги Маруси — «бусинки / Вокруг жемчужинки».
Цветаева разбиралась в самоцветах, например, знала, что «по холоду узнают настоящесть камня» (VII, 502). О кольцах матери А. С. Эфрон вспоминала: «Два серебряных перстня (перстень-печатка с изображением кораблика, агатовая гемма[493] с Гермесом в гладкой оправе, подарок ее отца) и обручальное кольцо — никогда не снимавшиеся, не привлекали к рукам внимания, не украшали и не связывали их, а естественно составляли с ними единое целое»[494]. Сохранилось несколько перстней Цветаевой, например, печатка с сердоликом терракотового цвета; на печатке — гравировки: кораблик в волнах, на другой — якорь, ветвь и монограмма; еще один перстень-печатка с изображением кораблика с надписью: «тебе, моя синпатия»; печатка (сталь, карельская береза), которая, видимо, связана с созданием неоконченного стихотворения марта 1921 года про герб предков — «Попутчик»: «Соратник в чудесах и бедах/ Герб, во щитах моих и дедов / …выше туч / Крыло — стрела и ключ» (II, 11). На перстне — щит, увенчанный короной, на щите: ключ, стрела, крыло[495]. В революцию Цветаева могла купить серебряное кольцо у проходившей мимо цыганки. Украшения на Кузнецком в ювелирном магазине в годы гражданской войны были совершенно недоступны[496]. Во всех пьесах Цветаевой революционного времени фигурируют ювелирные украшения: в пьесе «Червонный валет» «у Дамы огромное черное ожерелье и такие же запястья»[497]. В «Метели» Старуха, воплощающая весь 18 век с его роскошью и красотой, вспоминающая былые времена, тоскующая об алмазных украшениях («Из диамантов — на туфлях — пряжки…», «И в диамантовых звездах — хлыст!»), дарит Даме в плаще перстень с бриллиантом. Кольцо Авроры в «Каменном Ангеле» наделено особыми свойствами: оно «серебряное, как слеза»; Аврора надевает его на руку Ангела. Если «колечко почернеет» — Авроре нужна ангельская помощь. Ангел возвращает Авроре ее волшебное кольцо. Амур пытается снять его, но безуспешно. В финале пьесы Богоматерь приходит на помощь Авроре, когда та читает надпись на кольце. О нелюбви Цветаевой к золоту вспоминала ее приятельница О. Е. Чернова-Колбасина: «…золото, золотой телец, говорила она презрительно, для сытых благополучных и самодовольных» (Поэт и время). В письме к Иваску 4-го апреля 1933 г.: «Хуже золота для меня — только платина. <…> Разве что — золото Рейна!» (VII, 382)
Мотив кольца и поцелуя кольца звучит в ряде стихотворений 1916 года: «Отмыкала ларец железный…», «К озеру вышла…» и др. Поцелуй не только символ любви, но и символ лирики: «только и памятлив, что на песни / Рот мой улыбчивый» (1, 277), «превеликою слыву — поцелуйщицей». Кольцо, перстень в ее стихах — «подарок слезный» (1, 250), символ лирическогодара. Отсюда частое упоминание жемчуга — слезного камня: «…Ох, речи мои морочные, / Обронные жемчуга!» Видимо, это было отчасти откликом на литературную традицию: «Жемчуга» — название сборника Н. С. Гумилева (Скорпион, 1910). Призыв целовать перстни на руке («Еще и еще — песни…») — потребность в хвале поэтической силе, отголосок стихотворения Блока «Седое утро», о котором Марина Ивановна напишет в 1920 году: «Мои до безумия любимые — любимейшие его стихи!) — Точно мне написаны, так и слушаю их — себе!»[498].
В нескольких стихотворениях Цветаева воспела свои кольца: «Писала я на аспидной доске…», «Дарю тебе железное кольцо» (П. АНТОКОЛЬСКОМУ)[499], «Тебе — через сто лет». Дарила кольца Ю. Завадскому (серебряный, китайский перстень), П. Антокольскому (немецкий, чугунный с золотом, из которого Антокольский сделал потом два обручальных), В. Сосинскому — серебряный перстень с гербом Вандеи[500], подаренный вместе с рукописью поэмы «С моря» «за действенность и неутомимость в дружбе», с надписью: «На скольких руках — мои кольца,/ На скольких устах — мои песни/ На скольких очах — мои слезы…/ По всем площадям — моя юность»[501]. По просьбе бывшего секретаря Л. Н. Толстого В. Ф. Булгакова, подарила свое кольцо с корабликом и бамбуковую ручку, которой писала около десяти лет, Русскому культурно-историческому музею в Чехии[502], серебряный перстень с кораллом был подарен Зинаиде Шаховской[503], и уже в СССР — кольцо — Ольге Мочаловой. Возможно, речь идет о нефритовом[504] кольце, которое Цветаева мечтала обменять на полное собрание сочинений Державина[505]! В «Поэме Конца» кольцо — символ памяти о любви: «Колечко на память дать?» Любовь к украшениям иллюстрируют письма Ариадне Берг парижского периода, в которых Цветаева выменивала китайское кольцо с лягушкой на ожерелье из лазурита, «из темно-голубого, даже синего лаписа, состоящее из ряда овальных медальонов, соединенных лаписовыми бусами. Сейчас посчитала: медальонов — семь, в середине — самый большой (ложащийся под шейную ямку), потом — параллельно — и постепенно
