было лучше, чем куковать внутри погребальницы, где дверной засов уже вовсю трещал. Зина быстро оторвала от подола своего платья две батистовые полосы и перевязала ими руки Иванушки. А тот сразу же после этого втянул наверх чугунную лесенку — к верхней ступеньке которой они загодя привязали Зинин летний шарфик. Тот, по счастью, оказался шелковым — очень прочным. И выдержал вес тяжелой чугунной штуковины. Иван Алтынов не думал, что существа, ломившиеся внизу в дверь, способны по лестнице вскарабкаться. Но всё же — береженого Бог бережет.
И вот теперь Иванушка озирался по сторонам, снова сжимая в руках длинный шест с тряпицей на конце — которым он еще нынче днем гонял голубей, сидя у слухового окна своей голубятни. Вот только тряпица эта больше не была белой, как раньше. Её всю изгваздало грязно-бурое вещество, которое даже и на кровь-то не походило.
— И что мы теперь станем делать? — обратилась к Иванушке Зина.
В отличие от Ивана она не сидела на двускатной крыше верхом, словно на лошади. Но не потому, что девице было бы невместно так сидеть. Да и её теперешняя позиция вряд ли выглядела пристойнее. Дочка священника опустилась чуть ли на четвереньки, свесила голову и безотрывно глядела вниз.
Рядом с ней — почти в такой же позе, словно бы передразнивая девушку — застыл Эрик Рыжий. Он словно бы охоту вел: мышцы напряжены, взгляд устремлен вниз — на тех, кто бряцал и шелестел чем-то на земле.
Услышав Зинин вопрос, Иванушка только пожал плечами — не знал, что девушке отвечать. Но Зина этого не увидела — не поворачивала к нему головы. Так что переспросила:
— Так что? Сколько нам тут сидеть?
— Я не знаю, –сказал Иван. — Вопрос в том, видят ли эти лю... эти существа в темноте? А солнце вот-вот зайдет.
Закатные солнечные лучи так подсвечивали шатровый купол храма Сошествия Святого Духа, к которому примыкало кладбище, что церковное здание казалось скособоченным, перекошенным.
— А если они видят? — И Зина кивком указала на плотную толпу тех, кого Иванушка не решился назвать людьми. — Тогда-то что?
— Тогда, — сказал Иванушка, — мы побудем здесь утра. А там — авось, прихожане соберутся на службу и поймут, что дела плохи. Да и телеграмма, которую ты отправила, должна будет уже дойти.
Впрочем, на телеграмму особых надежд Иван Алтынов как раз и не возлагал. Её адресату требовалось время, чтобы хотя бы сюда прибыть. А тем более — чтобы принять меры.
Но главное: они с Зиной оба понимали, что до утра им на крыше не высидеть. Над лесом, возле которого располагалась Свято-Духовская церковь, набухала тяжелой влагой огромная иссиня-черная грозовая туча. И, если бы дождь полил в полную силу, их с Зиной просто смыло бы с крыши — туда, где запрокидывали свои безглызые рожи восставшие покойники.
Следовало бы сказать: куда ни кинь — всюду клин. Но Иванушка по своему обыкновению выговорил:
— Пифагоровы штаны на все стороны равны… — А потом не удержался — прибавил: — Вот бы очутиться сейчас дома!..
И тут, в густеющих сумерках, он внезапно заметил нечто, до этого совершенно ускользавшее от его внимания. Иван Алтынов даже ахнул от изумления. Он понял: все те, кого Зина именовала умирашками, двигались там, внизу, совсем не хаотично!
— Правики и левики! — прошептал Иванушка, мгновенно вспомнив манеру полета своих турманов. — Но, если это так, мы могли бы попробовать…
Он не договорил: ему внезапно почудилось, что на отдалении, за деревьями, мелькнул в сумерках теплый желтый огонек: пламя свечи. Но этого, само собой, никак не могло быть. Все те, кто внизу бродил — они свечи зажигать не стали бы. А никто из живых сюда сейчас не сунулся бы — имея при себе единственную свечку. Если этот живой, конечно, был не самоубийца.
Глава 16. Гроза
1
— Ты что-то заметил? Мы спасемся? — вскинулась Зина. — Кто такие правики и левики?
— Правики и левики — это турманы, которые нарезают круги вправо и влево во время полёта. Ну, то есть — когда уже спускаются к земле. — Иванушка изо всех сил всматривался в сумерки под деревьями — сам боясь поверить в собственную догадку. — И эти, которых ты называешь умирашками — они вроде бы ходят такими же кругами…
Зина молчала, наверное, с четверть минуты. Потом выговорила — с едва скрываемым разочарованием в голосе:
— Да нам-то что с того, Ванечка? Правики, левики — какая нам разница? Что в лоб, что по лбу!
«Да нет, Зинуша, — подумал купеческий сын, — это тебе совсем — не Пифагоровы штаны…»
— Разница есть! — Иванушка сам подивился тому, как твёрдо прозвучал его голос; наконец-то он удостоверился — понял, что не ошибся в своей догадке. — Между теми мертвяками, которых заносит вправо, и теми, кого ведёт влево, есть просвет. Зазор. Эти две стаи не встречаются друг с другом в движении. У них, как у птиц, нет такого в заводе. Ведь что будет, если две птичьи стаи сшибутся в небе?
Иванушка повернулся к Зине. И даже успел заметить, как лицо её озаряет смутная надежда. Но тут снизу до них донесся страшный грохот. Эрик крутанулся на месте — как если бы вознамерился ухватить зубами собственный пушистый хвост, — а Зина от неожиданности качнулась вперёд, ахнула и стала сползать вниз по скату крыши. Иванушка резко дернулся, выбросил вперёд обе руки — и успел-таки подхватить девушку, не позволил ей упасть. Однако свой шестик-махалку он при этом выронил — в который уже раз. Длинная палка с тряпицей на конце скатилась по каменной крыше и исчезла из глаз — беззвучно свалилась наземь.
— Я держу тебя, — сказал Иванушка Зине, крепко прижимая её к себе — и поповская дочка даже не думала возражать. Держу.
— Они прорвались — там, внизу? — Зина произнесла это почти беззвучно, но лицо её было так близко, что Иванушка легко понял сказанное по движению её губ. — Это ведь дверь так загрохотала? Они её выбили?
— Это теперь неважно, — сказал Иванушка. — Всё равно мы туда не вернёмся.
И с этими словами он сделал то, на что уже года два не мог решиться: крепко поцеловал Зину в губы. На мгновение отстранился — желая выяснить, не станет ли поповская дочка
