Разве что, когда неловко повернется, по лицу пробежит гримаса боли. Дает о себе знать перелом ребер.
— Решили проведать нашего доктора, который всегда помогает другим. В любую погоду, в любую пору, в любое время дня и ночи.
— Да что вы, Виктор Сильвестрович, даже неловко.
— Не скромничайте, Наталья Николаевна. Она, эта скромность, хороша, когда в меру.
— А все-таки, зачем пожаловали, если не секрет?
— Да честное слово, проведать. Вот и цветы в доказательство.
— Ну спасибо, коли так.
Виктор Сильвестрович рассказал Наталье о недавних событиях, о Плескуновой и о том, что было обнаружено в ее тайнике.
— Нам нужно, Наталья Николаевна, как-то перестраиваться, объединять наши силы, что ли, — начал делиться своими планами Заневский. — Одному человеку это зло не одолеть. Подумать только, Терехова Антона загубил зеленый змий. Один наш пьянчуга угробил почти новый трактор и теперь замаливает свои грехи там, куда редко заглядывает солнце. Мерзавец Пашук тоже… Решили мы с Антоном Кондратьевичем обсудить этот вопрос сперва на парткоме, а потом и на общем сходе. Рассчитываем на вашу помощь. — Заневский пригладил рукой свои рыжие усы, взял по привычке из пластмассового стаканчика, что стоял на рабочем столе, карандаш и принялся крутить его в пальцах. Наталья смотрела на вращавшийся карандаш и думала, почему многие при разговорах теребят что-нибудь в руках. Наверное, это помогает сосредоточиться, снимает напряжение. Заневский заметил взгляд Натальи и, словно устыдившись своего несерьезного занятия, положил карандаш на место:
— Извините. Привычка, знаете ли. Так вот я и говорю: надо бы нам объединиться. Ударить по самогонщикам — раз, по пьянству на работе — два. Это мы с Антоном Кондратьевичем берем на себя. Вы же по медицинской части: лекции там, ну и лечение алкоголиков. Как считаете, этими мерами переломим хребет змию?
— Это кое-что, конечно, даст. Но переломить, как вы говорите, хребет змию мы этим не переломим.
— Как не переломим? Неужели мы что-то упустили? — удивленно спросил Заневский.
— Упустили, и важное.
— Наталья Николаевна права, — сказал Лепешко. — Чтоб люди бросили пить, их надо чем-то заинтересовать.
— Правильно, — закивала Наталья.
— Ну, это уже по твоей части. Мозгуйте в своей партийной ячейке, думайте, вам и карты в руки.
— А ты, значит, как бы в стороне. Так тебя надо понимать?
— Нет, почему же, — деланно обиженным тоном ответил Заневский. — Но как-то уже повелось, что ставят на место коренных тех, кто вносит предложение.
Лепешко понимал, что Заневский говорит с легкой подковыркой. Ответил:
— Не надейся, Виктор Сильвестрович, на легкую жизнь. Тебя в этом вопросе никак не обойдем. Можешь быть уверен.
— Вот так, Наталья Николаевна, — сказал Заневский, как бы приглашая ее в свидетели незаслуженно нанесенной ему обиды. — Стараешься угодить человеку, а он тебе за это — подножку.
Наталья не приняла шутки. Вот он случай поделиться с совхозным руководством давно выношенными планами. И не надо в контору идти.
— Записывайте, — поспешила она, боясь, что Заневский может передумать. — Первое: построить Дворец культуры и спорта.
Виктор Сильвестрович посмотрел на Лепешко. Мол, какой еще дворец? Ответ у Натальи был готов. Борьба с самогоноварением, лекции — это хорошо. Но дворец решил бы сразу массу проблем. Чем заинтересовать людей? Ясно: что кому нравится. Одним — волейбол, другим — шашки, третьим — вязание. Да и пожилые могли бы собраться, поговорить за чашечкой чаю. А захотел попарить косточки — пожалуйста, вот тебе сауна или просто банька.
— Главное, чтоб все было по-домашнему, без официальщины, — закончила Наталья.
— Есть над чем подумать, — протянул Заневский, неторопливо приглаживая пятерней волосы. — Но тут одна заковыка. Средств у нас пока маловато. Да и не скоро их будет в достатке.
— Ну, это уже вопрос практический, — улыбнулась Наталья. — Главное, чтобы народ нас поддержал. Но дворец это только начало. Есть у меня еще одна идея…
И она рассказала о своих проектах насчет водолечебницы, о том, что заводила разговор об этом в облздраве и, кажется, встретила там понимание.
Рука Виктора Сильвестровича застыла где-то на макушке, а брови парторга полезли вверх.
— Речь идет о создании на базе наших целебных вод… ну, зоны здоровья, что ли, — сказала Наталья.
— И значит, мы можем кое в чем скооперироваться с вашим министерством, — подхватил Виктор Сильвестрович.
— Вот именно!..
Простившись и пожелав Наталье быстрейшего выздоровления, Заневский и Лепешко вышли в коридор. Их заставил остановиться доносившийся из-за перегородки басок Миши Ведерникова:
— Вы вот думаете, что шоферня — это одни пьяницы. И напрасно. Да если шофер возьмет хоть каплю в рот и сядет за руль, ему сразу три сто.
— Что значит, три сто? — внятно спросил девичий голос.
— Это у нас так говорят. На три года человек лишается водительских прав да плюс сто рублей штрафа.
— О-о! А вас ни разу еще не наказывали?
— За что? Я приучен к дисциплине еще с армии. И директор у меня такой же. Я, если что, садиться за руль ему не разрешаю.
Лепешко стоял рядом с Заневским и давился смехом. На дворе было уже темно. Настольная лампа, горевшая на медицинском посту, отбрасывала на ткань перегородки тени водителя Миши Ведерникова и медсестры Марины. Так, наверное, начинаются многие знакомства. Как, скажем, познакомился со своей Зоей он, Виктор Заневский? Был такой же весенний день. Он, Виктор, шел по улице областного центра. И вдруг дождь. Да не простой дождь, а настоящий ливень. Свернул в ближайший подъезд. Через минуту туда же прискакала в одной туфле девушка. Студентка пединститута, как потом выяснилось. Мокрая, юбка в облипочку. «А туфля где ж?» — спросил Виктор. «Потеряла. Так напугал меня этот ливень, что не заметила, как и туфлю потеряла». — «Далеко отсюда?» «Нет, где-то здесь, рядом». Виктор, не раздумывая, побежал в том направлении, откуда появилась девушка. В считанные минуты промок до нитки, но туфлю нашел. Вбегает в подъезд. Девушка, увидев, как обошелся с ним ливень, мягко попрекнула: «Сумасшедший вы. Ну разве так можно?» — «Раз в жизни можно». — «Зоя», — протянула руку девушка. Так и познакомились. Сколько лет прошло с тех пор? Много. Очень много. За это время юноши стали отцами, а отцы — дедами. И в то же время до обидного мало. Кажется, только-только по-настоящему начал жить.
А за перегородкой продолжал рокотать басок Ведерникова:
— Я мальчишества не признаю. По мне, если что-нибудь делать, то делать по-настоящему.
— А вы каждой девушке так говорите? — спрашивала шепотом Марина.
— Вы вот не верите мне. А я, между прочим, серьезно.
Виктор Сильвестрович покашлял, давая Мише понять, что его ждут.
20
Яков Матвеевич словно предчувствовал, что в
