но к странному быстро привыкаешь — особенно когда твой путь изо дня в день проходит мимо смертельно опасного леса. Чего тут только не бывает? И даже дети со странными вопросами — успокаивал себя Энрун.
В третий день после этого, случилось новое событие. Не было оно ни трагичным, ни радостным — просто в один момент Энрун почувствовал необычайную тоску, исходящую из леса. Словно плакал заблудившийся ребенок, скулил щенок, выброшенный из дома. Лошадь встрепенулась и повернула туда морду, а затем — глянула на хозяина, словно просила. Старик поборол опаску и повел телегу к опушке, выпряг лошадь и двинулся по лесу, избирая удобный путь для конного, хоть его красавице и было все равно — широкая грудь легко проламывала себе путь даже меж толстых ветвей.
Вскоре они вышли на неширокую поляну, сплошь покрытую опавшей коричнево-желтой листвой. Где-то там, на середине поляны, был источник зова. Старик опустился на колени, оперся на руки и осторожно двинулся вперед, ощупывая руками место впереди, пока рука не натолкнулась на нечто теплое и мягкое. Энрун осторожно сгреб в сторону листву, открывая наклонившимся к поляне верхушкам деревьев тело крупного волчонка — бездвижное, свернувшееся в клубочек, словно тот пытался согреться в безумную стужу. Прозвучали шаги лошади — перерожденное создание ткнулось мордой в волка, без всякого страха, затем посмотрело на старика, фыркнуло, словно призывая к чему-то.
— Khraal! — разнесся крик Энруна по лесу.
В деревню они возвращались уже втроем. Тело оживающего — старик это чувствовал — волка было укрыто в грязную мешковину. Стражники на воротах лишь мазнули по телеге взглядом, не удосуживаясь проверить, что за хлам на этот раз вез безумный старик.
* * *
С самого рождения человека окружают страхи. В детстве они прячутся в темноте неосвещенного коридора, таятся под кроватью, скрываются в шкафах, жаждая выйти ночью и напугать ребенка. Только яркий свет или накинутое на голову одеяло способны спасти от чудовищ, сделать мир вновь безопасным — до того самого момента, как маленький найдет в себе силы заглянуть в «логова монстров» и убедиться, что там никого нет.
С первыми шагами во внешний мир за стенами уютного дома появляются новые страхи — юный человек начинает бояться большой и опасной коровы, шипящих гусей и лающей собаки. Эти страхи помогают преодолеть взрослые, объясняя и обучая малыша не бояться тех, кто ниже его по статусу в мире.
Во взрослой жизни человек понимает основной принцип, и боится только старосту, государевых людей, благородных, а также тех, кто над ними — богов и демонов. Чуть позже он понимает, что богам нет до него дела — они слишком заняты перестановкой солнца и луны, вращением звездного свода над головами и вечными войнами меж собой. Короли и аристократы, подобно богам, могут ни разу не попасться на глаза человеку земли и сохи за всю его жизнь. Остается власть местная, насквозь понятная — есть местный глава староста, есть господский ставленник и мытарь с солдатами.
Иногда человеку достает решимости и воли сплотить вокруг себя единомышленников и стать выше тех, кто им правил. Чаще всего, бунт завершается виселицей. Когда же нет тех, кто должен следить за сохранностью власти и покарать бунтовщиков, на землях появляется новый барон. Боится ли он, поднявшись на самую вершину? Безусловно. Он боится перемен, боится потерять власть, боится встретить утро с перерезанной глоткой, боится яда в своем бокале и ножа в спине. Но все эти страхи — в его руках, посильны его воле, контролируемы умом и жестко фиксированы в границах холодного разума. Иначе и быть не может — слабохарактерные во власти не выживают.
Однако порою случается нечто, что могучим ударом разбивает темницы страха, дробит в пыль логику и насмехается над здравым смыслом.
Первая ласточка пронеслась днем ранее, в виде молнии с небес, оставив после себя чувство неуверенности. Вторая же, в виде монструозного спрута ростом в два высоких дерева, с сотней лап и пастью, что была способна поглотить человека, разбудила в душе барона суеверный страх, казалось бы, давным-давно забытый.
Можно не верить в богов, можно ехидно поглядывать на храмовника и пропускать мимо ушей его пламенные речи, но нельзя отмахнуться неверием от чудовища, место которому было в преисподней, но никак не на ярких, солнечных улицах его селения.
Главный же кошмар таился совершенно в другом. В конце концов, в лесу тоже не невинные овечки обитают, некоторые виды тамошних хищников вполне могут помериться ростом с домом, и разница меж ними и тем чудовищем — только в жутком облике. Тот самый кошмар был в оглушительной огненной вспышке, разорвавшей древнего монстра в клочья. Чистая демонстрация силы и мощи — а значит, и статуса, куда более высокого, чем у барона всеми забытого села. Старое правило страха вновь пустило щупальца в душу. Где-то близко обитал тот, кого надо было бояться, обходить десятой дорогой, кланяться земным поклоном для сохранения собственной жизни.
Кто-то бежит от страхов, кто-то стремится им навстречу, с ходу влетая в драку, у барона же зыбкое чувство собственной беспомощности и обиды под влиянием крепкой настойки переродилось в невероятную ярость. Он бил посуду, сотрясал воздух ругательствами, пытаясь найти хоть кого-то живого в качестве собеседника-виновника всех его бед, но слуги и свита благоразумно предпочли скрыться и не попадаться на глаза.
Буйство барона продолжалось ровно до того момента, как кружка, не глядя запущенная на звук приоткрывшейся двери, не раскололась о тяжелую створку и не упала на пол — не было грохота, стука и скрежета, уже привычных уху в последний час. Словно зависла в воздухе.
Барон с раздражением обернулся к двери, подхватывая со стола драгоценную вазу из настоящего стекла.
— Только попробуй, — холодный властный голос заставил вздрогнуть и поставить вазу обратно.
На пороге стоял худенький мальчишка, сжимая в левой руке ту самую кружку. Неестественно прямой, словно напряженная струна, он шагнул внутрь комнаты, прикрыл за собой дверь и без всякого страха направился к барону.
Облик безобидного мальчишки вновь позволил разгореться ярости в душе. Барон с рыком поддел вазу и метнул в лицо ребенка — расстояние плевое, всего с десяток шагов. Навстречу снаряду метнулась правая рука мальчишки, охватила ладошкой предмет, уводя его в сторону от себя и прекращая вращение. Мгновение — и сосуд лежит в руках странного паренька, совершенно целый и невредимый. Барон аж хекнул одобрительно, от такого зрелища.
— Теперь я, — недовольный холодный голос был последним, что помнил барон до ослепительной, со
