Вера обрела бессмертие ценой смерти. А другой цены у него нет.
Ондатровка находится на той стороне Дона, на полуострове, похожем на сылвинский полуостров знаменитого пермского бандита Ибрагимова, только у него покруглее будет. Ондатровка, хоть и называется затейливо, но сама невзрачна, как полупридушенный человек. Она километрах в трех от того места притулилась, где Паша Рудаков из Дона на берег вылез. Саврас как это понял, так весь подобрался и даже по плечу меня хлопнул от избытка чувств. До Паши я трех домов не доехал, возле реликвии остановился – колонки водяной. Я таких колонок с начала нулевых нигде не помню, а здесь стоит, носом клюет.
Я: Пойду.
Саврас: Вместе пойдем.
Фаня: Конечно, вместе.
Я: Не, мужики. Он мне должен. Я сам с него спрошу.
Я достал нож и положил его на приборную панель, за руль. Поглядел на Фаню и Савраса.
Фаня: У него катана.
Я: Да хоть путана. Через полчаса не выйду – заходите. Или не заходите. Как хотите, короче.
Я открыл дверь.
Фаня: Олег, подожди! А как же Ангел? Из-за сраной…
Я: Веры?
Фаня: Мести.
Я: А сейчас это одно и то же.
Саврас: Фаня, чё ты несешь? Месть – это святое. Кончено, его надо валить! Так давайте втроем и завалим. Зачем одному идти?
Я: Хочется мне так, понимаешь? Если я один справлюсь, я как бы искуплю… Два обола у Харона для Веры выторгую. Психотерапия такая, смертоопасная.
Дальше витийствовать я не стал. Я чувствовал, что завожусь, а пыл лучше было приберечь для Паши. Вышел из машины, захлопнул дверь и попер. Смерть перла рядом. Хорошая она все-таки баба. Уж на кого, на кого, а на нее всегда можно положиться, она не подведет.
Паша жил в крепком одноэтажном доме. Окна с резными наличниками, под окнами клумбы из окрашенных покрышек, тропка к дому битой плиткой и красным кирпичом выложена. У дома японский джип. Я не таился – подошел к калитке, поднял резиновый хлястик, укрывавший звонок от дождя, и три раза вдавил кнопку. Из дома выбежал мальчик лет девяти. Я пригляделся к лицу – в нем преобладали Пашины черты. Сын-сыночек.
Сын: Здрасьте. Вам кого?
Я: Павла, отца твоего.
Сын: Он в бане. Вы заходите.
Я зашел, калитка была не заперта. Мальчик проводил меня в дом, я тщательно вытер ноги. Миновав две двери – сени и прихожую, мы оказались в коридоре, справа была дверь, которая, как я догадался, вела в жилую часть дома, а прямо…
Сын: Прямо идите, он топит, только начал. За грибами ходил, весь потный вернулся.
Я: Бывает. У тебя братья есть?
Сын: Две сестры.
Я: Старшие?
Сын: Младшие. Пять и шесть. А что?
Я: Ничего. Иди давай.
Мальчик ушел – открыл дверь и исчез в жилой части дома. Я пошел по коридору, под ногами чуть жалобно поскрипывали доски. Толкнул дверь. На полу лежали дрова. Слева от входа, наискосок от меня, сидел в одних семейниках Паша Рудаков. На его загорелом плече еле различалась голубоватая татуировка якоря и тигра. У меня была точно такая же. На его шее, на суконной нитке, висел ключ. Паша поднял голову и посмотрел на меня. Я зашел, прикрыл дверь и сел в кресло напротив.
Закурили. Помолчали.
Я: Здорово, Паша.
Паша: Здорово, Олег.
Я: Понимаешь, зачем я здесь?
Паша: Понимаю. Не в баню помыться зашел.
Паша жадно затянулся, сложил губы трубочкой и выпустил колечко дыма. Потом резко воткнул сигарету в пепельницу.
Паша: Якудзу помнишь? Которому я башку снес?
Я кивнул.
Паша: Я тогда все трусы обтрухал. Засело во мне, хрен вынешь. Сюда вернулся – меч в посох спрятал, от греха. Женился, детей родил. А два месяца тому за грибами пошел, а там девка в земле роется, я мимо проходил, да и рубанул. Сам не знаю, как так вышло. Помутнение такое, не помню ничего почти, вжик только, а потом на пне сижу, на коленях голова лежит, а я ее по волосам глажу, жалею вроде как. А у самого трусы мокрые.
Я: А посох-то зачем с собой взял?
Паша отвел глаза.
Паша: Опираться.
Я: Оперся?
Помолчали. Паша прикурил сигарету. Я отметил, что руки у него не дрожат.
Паша: Я девчонку твою не хотел… Выстрелы услышал, спрятался за дерево, а тут она бежит, а сама назад смотрит, шею вывернула, под удар прямо. Не удержался, понимаешь?
Я промолчал.
Паша: Жена щас детей в воскресную школу повезет. Подождем?
Я кивнул. В коридоре заскрипели доски, открылась дверь. В предбанник заглянула полная брюнетка лет сорока – жена Паши.
Жена: Ой, здравствуйте!
Паша: Олег, это Наташа, моя жена. Наташа, это Олег, служили вместе.
Жена: Рада знакомству.
Я: Взаимно.
Я пожал теплую сильную руку.
Жена: Хоть бы сказал, стол накрыли.
Паша: Он ненадолго.
Я: Проездом.
Жена: Ну, смотрите. Паша, я в воскреску поехала, тебе пива взять?
Паша: Возьми. Дай тебя поцелую.
Наташа подошла к Паше, они поцеловались.
Жена: Ну все, пусти!
Ушла. Мы остались вдвоем. На улице негромко заворчал джип, отъехал от дома.
Я: Где ее голова?
Паша: В амбаре. Там всё и решим.
Я: Места хватит?
Паша: Хватит.
Я: Ну, пошли тогда.
И мы пошли. Паша шел первым, я за ним. Вышли во двор. Амбар стоял справа от дома, на дверях висел внушительный замок. Паша присел и открыл его своим ключом.
Паша: Из глины леплю, чтоб дети не поломали.
Я: Чтоб жена головы не нашла.
Паша: И это тоже. Ты, это… Если я проиграю, с сыном что будет?
Я: Ничего хорошего.
Паша: Он не виноват.
Я: Ты как маленький.
Паша: Вот так, значит?
Я: А как ты хотел?
Паша кувыркнулся вглубь амбара и схватил палку, прислоненную к стене. Это был его посох. В ростовском ангаре непривычно ярко вспыхнула японская сталь.
Паша: Иди сюда, педрила, кончать тебя буду!
Я: Любишь темноту?
Паша не включил свет, а в амбаре не было окон. Я шагнул внутрь и захлопнул за собой дверь.
…Видимо, в совокупности прошло полчаса, потому что, когда я вышел из амбара, во дворе уже нарисовались Фаня и Саврас. Увидев меня, они вскрикнули как впечатлительные бабы. Чего уж греха таить – из амбара я вышел охренеть как эффектно. В левой руке ведро, а в правой башка Паши, которую я неинтеллигентно держал за волосы. Саврас и Фаня кинулись было ко мне, но тут увидели голову и окопались, как орловские рысаки на финише.
Фаня:
