бумажке подпись поставил и ушел.
— Очень интересно. Получается, ты видел тэнно близко. А мы в последний раз сумели его разглядеть издали, когда был день открытых дверей во дворце.
— Поверь, Мияко-сан, если бы я мог с тобой поменяться, с радостью бы это сделал. Чтобы ты отдувалась, а я в это время махал флажком откуда-нибудь с окраин Токио.
На тренировку пришли все, кто и раньше развлекался. Даже Эйко Хаяси не бросила, хотя и хмурилась все время. Я было решил, что мама с папой ей мозги кардинально вправят, откажется от занятий. Но нет, переоделась и встала рядом с остальными.
— Сегодня мы добавляем к наработанной базе удары. Самые простые. Великие боксеры используют буквально один-два коронных удара, шлифуя их всю жизнь. Главное — уметь ударить быстро, правильно и в нужный момент. Вот над этим и начнем потихоньку трудиться. А что вам больше понравится и что будет лучше получаться — с этим определимся позже. Значит, начнем. Джеб…
Через полтора часа попрощался, предупредил своих:
— Я в душ, потом домой. Опекуну денежку мы отдали, но хочу продуктов завезти. Он с повышением совсем заработался, не успевает даже в магазины забежать. Обедаем и в клуб. В четыре подъедут люди, кто умеет причинять добро каждому, кто не убежал. Начнем насчет гвардии разговаривать.
Заметив слабую тень беспокойства на лице телохранителя, торможу, разворачиваюсь и подхожу к нему. Положив ладонь на шею, притягиваю к себе, втыкаюсь лбом ему в лоб:
— Масаюки-сан. Если тебя что-то беспокоит — скажи. Чтобы я не догадывался, о чем начал печалиться мой брат. Слышишь?.. Мы втроем — одно целое. Мы друг за друга проливали кровь. И я за любого из вас вырву сердце из груди и пожертвую не задумываясь… Но кроме самураев, кто является моими родными, нужны еще воины. Гвардия. Кто прикроет работников корпорации. Кто отобьет первую атаку и выиграет для нас время. Кто встанет внешним кольцом вокруг клана Исии… Вы с Нобору будете учить моих детей, будете передавать сыновьям право кушать со мной за одним столом. Ближе вас у меня никого нет, кроме оябуна и дайдзё тэнно. Но от господина или микадо я выполню приказ, а с вами разделю всю горечь утрат и радость побед. Поэтому не нужно бояться, будто новые люди займут ваше место. Это невозможно… Ты все понял? Или что-то еще хочешь спросить?
Масаюки неожиданно опускается на колени, упирается головой в пол:
— Господин, прошу простить меня. Я снова ошибся и посмел сомневаться в ваших решениях. Я постараюсь больше не совершать подобных ошибок.
— Встань, Масаюки-сан. Мои самураи имеют право спрашивать обо всем, что считают нужным. Чтобы выполнить свой долг, как положено. Главное — не бойся уточнить, если возникла хотя бы тень сомнения. Потому что между нами не может быть никаких обид, страхов или недопонимания. Мы — одно целое. Навсегда.
— Хай, оябун. Я понял.
— Тогда вставай… Я скоро буду.
Трудно мне с ними. Как малые дети. И ладно еще, что я их чувствую и разные непонятки успеваю отловить до того момента, как это действительно станет проблемой. А то уже напридумывал бы себе, что новые боевики оттеснят верного телохранителя от господина.
***
К четырем часам приехало трое бывших вояк. Один служил в силах быстрого реагирования, у которых последние лет десять уровень ответственности мягко размыли, чтобы и конституцию не нарушать, и людей для возможных войн готовить. Еще двое отработали несколько контрактов в миротворческом батальоне, гоняли разных “рэволюсьионэрэ” по Латинской Америке и Африке. После случая с уродом-абэноши и “сафари” ушли в отставку.
Встречаюсь с ними в своей комнате. На столе уже готов чай, разные печенюшки лежат. Исключительно “домашняя” атмосфера. Что лишний раз показывает, насколько потенциально близкие отношения у нас возможны в будущем. Если бы я подгребал под себя простых исполнителей, то вполне мог назначить встречу в ресторане, как здесь принято в больших конторах.
Масаюки устроился в углу, откуда ему всех видно. Застыл будто в полудреме. Но при этом арбалет со снаряженным магазином по левую руку, катана по правую. Вчера вечером видел, как он на заднем дворе отрабатывал атаку из такого положения. Полторы секунды — болт в мишени и сам уже три-четыре метра рывком преодолел с готовым для удара клинком. Машина смерти.
— Прежде чем начнем обсуждать будущие задачи, хочу обозначить несколько важных вещей, которые не изменятся в будущем. Во-первых, я абэноши. Скорее всего, мои дети тоже будут абэноши. Я не считаю это божественным подарком, слишком много неприятностей из-за этого получила моя семья. Но — факт есть факт. Поэтому, если кому-то неприятно работать с одаренными и рисковать ради них жизнью, этот человек не получит от меня предложение о найме.
Старший из троицы, Ясухиро Кадзиясики, пытается уточнить:
— Абэноши бывают разными. Одни бросают простых людей умирать ради развлечения, другие готовы умереть за них сами.
— И мы переходим ко второму пункту. Я не люблю врагов. И если приходится, уничтожаю их любыми доступными средствами. Но за своих готов сражаться до последнего. Если кто-то вверил мне свою жизнь и честь, я несу за него ответственность. Да, бывают ситуации, когда приходится кем-то жертвовать ради существования клана. В тотальной войне, которая ведется разными средствами. Но повторю еще раз — для меня нет ничего важнее и дороже, чем мои люди. Мои, а не какие-то абстрактные служащие, о которых большие боссы вытирают ноги… Да, вы воины. И если потребуется спасти ключевых работников корпорации, именно вы встанете нерушимой стеной, дабы обеспечить эвакуацию и выиграть время для контратаки. Но семья Исии никогда не отправит своих умирать ради того, чтобы кто-то из детей смог с высокого дерева пострелять по львам. Если какой-нибудь из нанятых мной ученых, менеджеров или просто ключевых работников на том или ином направлении вздумает устроить подобное, я лично отрублю ему голову.
Одновременный поклон трех сидящих напротив.
— Последнее, что нужно будет учитывать. Каждый из людей, согласившийся войти в мою личную гвардию, принесет кисэмон. Поклянется жизнью и честью служить как должно. Лично мне и семье Исии. Я холост, но рано или поздно женюсь, у меня будут дети. И
