частности, уплетает три пакета чипсов. Покончив с едой, Селин стряхивает с себя крошки, встает и говорит:
— Ну что ж, ребята, а теперь, я так думаю, настало время нам пойти своими дорогами.
— Но… мы же должны проводить тебя до дома твоей матери. Это же правило службы доставки — «от двери до двери»!
— Она живет в двух милях к востоку отсюда. А вам, как я понимаю, надо на юг.
— От двери до двери, — повторяю я.
Боаз кивает.
— Как это галантно с вашей стороны, — улыбается Селин.
Две мили пролетают, как два квартала.
Не успеваю я опомниться, как мы уже стоим перед таунхаусом.
— Пришли, — сообщает Селин.
— Пришли? — переспрашиваю я.
— Отвернись, — говорит она.
Я боюсь, что девушка толкнет меня в спину — придаст ускорение на дорожку, так сказать, и дело с концом. Я понятия не имею, как надо себя вести в такие моменты.
Бо делает вид, что изучает карты. Стоит, прислонившись к фонарному столбу. Селин машет ему рукой. Он машет ей в ответ.
— Счастливого пути, — кричит Селин.
Бо опускает глаза и продолжает разглядывать карту.
Селин расстегивает молнию моего рюкзака, вынимает мой мобильник и панамку с цветочками. Повернув меня лицом к себе, она вносит номер своего сотового в мою телефонную книгу, нажимая на клавиши кончиками пальцев с обкусанными ногтями.
— Я уже протопала с тобой больше десяти миль пешком, — смеется Селин. И протягивает мне телефон: — Теперь твоя очередь.
Она нахлобучивает панамку мне на голову. Сжимает широкие поля обеими руками и притягивает меня к себе. И быстро целует меня. Слишком, слишком быстро. И улыбается.
— И отыграй обратно свою бейсболку, ладно? — просит Селин. — Эта панамка с твоими глазами не сочетается.
Глава семнадцатая
Мы шагаем до заката.
Наконец останавливаемся. Чтобы переночевать в Филадельфии — «городе братской любви». Это название придумал Уильям Пенн[30], английский квакер, который представлял, что здесь такое место, куда любой, независимо от цвета кожи, религии или личного прошлого, мог бы прийти и жить в гармонии и мире.
Все это я узнал из буклета мотеля. Я этот буклет уже второй раз перечитываю, потому что Бо со мной не разговаривает. На самом деле наш номер в мотеле похож на дом собраний квакеров. Такая тишина.
Тот еще город братской любви!
— Прости, — говорю я.
Молчание. А мне бы так хотелось, чтобы он снова рассказал эту историю про маленькую Селин. Хоть бы что-нибудь сказал. Хоть что-нибудь!
Я встаю с кровати и подхожу к столу. Достаю колоду карт и тасую. Делаю это только для того, чтобы хоть чем-то себя занять. А еще я это делаю потому, что мне нравится ощущать карты в руках. Мне нравится ощущение идеально созданного «голубиного хвоста» — это примерно то же самое, как проводить кончиком пальца по зубчикам расчески.
— Понимаешь, мне надо понять, на каком я свете, — говорю я брату. — Просто хочу понять. Хочу узнать, чем ты занимаешься. Зачем мы здесь. Куда мы идем. Я ведь фактически лечу вслепую. Я не знаю, бывало ли такое с тобой. Попадал ли ты хоть раз в ситуацию, когда не понимал, что делаешь? Не так-то это легко и просто. — Я достаю несколько орешков, которыми мы пользуемся как фишками, и отправляю в рот, не особенно задумываясь. — Ну прости меня, Боаз. Прости за то, что я полез к тебе в рюкзак. Мне стыдно, правда.
Боаз встает с кровати, подходит к столу и садится напротив меня:
— Договорились.
Я начинаю сдавать ему карты, торопясь, чтобы он не передумал.
— Я знаю, что это такое — не понимать, что делаешь, — добавляет брат.
— Знаешь? — удивляюсь я.
— Да, знаю. Так что договорились.
Я просыпаюсь от стука в дверь.
Кровать Бо пуста, но я слышу шум воды в душе — значит, в дверь стучит не он.
Селин.
Я быстро натягиваю штаны с карманами, бегу к двери, распахиваю ее… и вижу Цима и Перл. Цим стоит, обняв Перл за плечи, а в другой руке у него что-то большое, завернутое в подарочную бумагу.
— С днем рождения, деньрожденный братец! — кричит он.
— Что? Как?
И тут я вспоминаю, что последним человеком, с кем я говорил перед сном, была Перл, и я ей зачитывал кое-что из рекламного буклета мотеля. Видимо, где-то там было упомянуто его название.
— Мы с Ричардом решили, что твое восемнадцатилетие заслуживает дальней поездки, — улыбается Перл.
— Но… как?
— Ну… — У Цима краснеют щеки. — Перл ко мне явилась вчера в полночь. Чтобы быть первой, кто меня поздравит с днем рождения. А потом мы разговорились про тебя и про то, что мой день рождения без тебя будет не таким, как надо, потому что день рождения у нас общий, вот мы и решили сделать тебе сюрприз.
— Ух ты!
— Ага. Ух ты! Сижу это я, значит, в своей комнате с девушкой в полночь, а потом все бросаю ради тебя.
— Девушка — это я, — уточняет Перл. — Если ты еще не понял.
— Да нет, понял. — Я смеюсь.
— Так что с днем рождения! — говорит Цим.
— Взаимно.
— Самое смешное — то, что я сам даже не вспомнил про собственный день рождения. Пока подрастаешь, так много думаешь о своем восемнадцатилетии, ждешь, чтобы мир признал тебя взрослым наконец, и вот этот день настал, а я про него совсем забыл.
— Входите, — предлагаю я.
— Не можем, — качает головой Цим. — Через шесть часов нам обоим на работу, а мы сюда добирались пять с половиной часов.
— Что, вот просто так развернетесь и уйдете? Прямо сейчас? И сразу обратно?
— Угу, — кивает Перл. — К счастью, компания неплохая.
Она перешагивает порог номера и целует меня в щеку.
— С днем рождения, Леви! — улыбается девушка.
Цим протягивает мне завернутый в красивую бумагу подарок.
— А у меня для тебя ничего нет, — говорю я.
— Ничего страшного. Буду считать подарком то, что ты при мне не сказал ничего гадкого о Перл.
Ребята выглядят неприлично счастливыми, стоя на пороге номера мотеля. Они здесь. Они проделали такой долгий путь, чтобы увидеть меня. И я догадываюсь: они отправились в эту поездку еще и для того, чтобы посидеть рядом и подержаться за руки. И я это понимаю. Потому что сам бы ехал двенадцать, двадцать, сто часов только ради того, чтобы посидеть рядом с Селин. Но кроме этого, они приехали повидаться со
