чемоданчик.
— Отошли! — Рявкает на нас декан, как будто мы в чем-то виноваты.
Олегу в четыре руки расстегивают рубашку Олега, проводят осмотр и проверяют реакцию зрачков на свет.
— Сотряс, — утвердительно говорит молодой санитар и поднимается с колен.
— Перелом ребра. Или его ногой ударили по ребрам, или при падении повредил, но газон мягкий. Это вряд ли. Во двор можно как-то заехать? Нам его на рентген отвезти надо, — врач поворачивается к декану.
— Да, сейчас завхозу позвоню. Он вам ворота откроет.
Мне хочется сказать им, что Влад никогда никого не стал бы бить ногами, тем более лежачего, но какое это имеет теперь значение.
Когда Олега увозят, я звоню папе. Всхлипываю и размазываю слезы по лицу, а он меня успокаивает. Я прошу его позвонить тете Свете и сообщить, в какую больницу увезли Олега. Папа сделает это как надо, сама не могу.
Следом набираю номер Влада, но он недоступен. Я не знаю, что думать. А вдруг я не так уж и хорошо его знаю. Еще несколько месяцев назад я считала себя умной, принципиальной, наблюдательной… А в последнее время я ощущаю себя беспомощным, слепым котенком, который тычется в темноте.
29
После разговора с папой мне становится немного легче. У него мягкий, успокаивающий голос: он оказывает на меня седативный эффект. Я убираю телефон в сумку и смотрю на опустевший двор, словно в насмешку залитый солнцем.
На пару я опаздываю на двадцать минут и получаю полный осуждения взгляд преподавателя. Девчонки тихо перешептываются через два ряда от меня. Чат все еще шумит, но уже не так активно. Там больше обсуждают драку, чем Марину.
Занятие проходит мимо меня. Такими темпами я сессию не то, что на отлично не сдам, я ее завалю. Нужно собраться. Красный диплом всегда был моей целью.
Погруженная в свои мысли, я выхожу на улицу. Не знаю, ехать к Марине, Олегу или Владу. Сердце тянет меня к Соколову. Мне не нравится, на какой ноте мы с ним расстались. И я волнуюсь за него. Мне важно знать, что случилось.
Олег сейчас под присмотром врачей, Марина не хочет говорить со мной, а Влад один. И я хочу быть рядом с ним. Звоню ему, но слышу лишь череду гудков. Дорогу к нему помню смутно: мы ехали на мотоцикле и моросил дождь. Но я решаю положиться на свою зрительную память. Доберусь до его района, а дальше разберусь.
Из размышлений меня вырывает гудок автомобиля. Поднимаю глаза: прямо возле ступеней стоит серебристая машина Артура. Он белозубо улыбается проходящим мимо девчонкам в коротких юбках и машет мне рукой в окно, как будто мы с ним старые друзья.
Я спускаюсь по ступеням к нему.
— Что надо? — Слегка наклоняюсь к окну.
— Как невежливо, Маргарита, — тянет он мое имя. — Хочу тебя подвезти. Ты когда-нибудь каталась на дорогой тачке?
— Спасибо, не надо, я своим ходом доберусь, — собираюсь уйти, но он продолжает:
— Ты же к Владику сейчас побежишь выяснять, что случилось. Почему наш малыш взбесился, да? — Весело звучит голос Артура. Похоже ситуация его забавляет.
— Ты откуда знаешь?
— Птичка на хвосте принесла, — Артур разглядывает меня, склонив голову на бок, а потом едва заметно ведет языком по верхним зубам. — Поехали, подвезу. Заодно поболтаем. Ты же хочешь узнать о Владике побольше? — Скорее утверждает он, чем спрашивает. Голос тихий, искушающий, словно он поведает мне тайну, о которой больше никто не знает.
Я сомневаюсь, стоит ли с ним ехать. Вдруг он псих какой-нибудь. Артур производит на меня странное впечатление. Диссонансное. Когда мы наедине, он пытается быть дружелюбным и обаятельным, а когда рядом Влад — от Артура буквально пышет агрессией и застарелой неприязнью.
Он поднимает бровь, мол, «ну, едем или нет?».
Я обхожу «глазастый» бампер и открываю дверь переднего сидения. Сажусь в салон под довольную улыбку Артура. Внутри тихо играет техно, пахнет его острым парфюмом и дорогой кожей.
— Можно окно приоткрыть? — Спрашиваю, пристегиваясь.
Артур нажимает на какую-то кнопку, и стекло тут же тихо едет вниз.
— Я бы соврала тебе, что, если завезешь меня не туда — папа-полковник тебя закопает, но ты знаешь, что он психолог, — хмуро говорю я.
— Не бойся, я глазастых студенток с косичками не трогаю, — Артур резко выкручивает руль, шины истерично визжат. Меня буквально впечатывает в дверь, я хватаюсь за ремень безопасности. Господи, еще один камикадзе.
— Не гони, пожалуйста.
Артур косится на меня, бросает взгляд на колени и возвращается к дороге. Мы плавно встаем в ряд машин.
— Что ты хотел мне рассказать?
— Кем тебе приходится мальчик, которого Владик сегодня избил?
— С чего ты взял, что он мне кем-то приходится?
— У тебя на лице все написано: стыд и вина. Ты знаешь, что это самые разрушительные чувства для человека?
— Сын маминой подруги, — не вижу смысла врать, раз у меня такое живописное лицо. — Это тебя мой папа научил на приеме?
Артур тихо смеется.
— Нет, сладкая, это жизнь.
— Не называй меня, пожалуйста, так: мне неприятно.
— Окей, — она на секунду отрывает руки от руля и примирительно поднимает ладони вверх. — Я просто хотел тебя предупредить, что ты совсем не знаешь Влада, — он перестаивается, включая поворотник.
— Это я тебя совсем не знаю, как и ты меня: в жизни не поверю, что ты по доброте душевной хочешь открыть мне глаза на своего одноклассника.
— О, так он тебе рассказал, — блестит темными глазами Артур. — Что ты еще знаешь?
— Ничего, — качаю головой, глядя на лобовое стекло.
— Владик у нас драчун. Знаешь, сколько раз его наказывали за это? Ты же видела мою ногу?
Я киваю. Мне почему-то стыдно.
— Владик постарался. Хромота навсегда останется. Я теперь на любую смену погоды реагирую, жру обезболивающие горстями. Про спорт можно забыть, секс тоже предполагает некие ограничения.
Я заливаюсь краской. Даже не пытаюсь выглядеть невозмутимой. Артур поворачивает голову и смотрит на меня. В его глазах проскакивает странная эмоция и тут же исчезает.
— И к чему ты ведешь? — Тихо интересуюсь я.
— Ты славная, хочу тебя предупредить, чтобы тебе потом не было слишком больно.
— Какой ты заботливый, — защищаюсь единственным доступным мне способом — сарказмом. Я не дам запудрить себе мозги.
— А знаешь, почему мне досталось? — Я молчу и смотрю на проплывающий мимо весенний город, Артур продолжает, не дождавшись моей реакции: — Я встречался с его сестрой в школе. Ты ничего не подумай: ей четырнадцать было. Все было мило и целомудренно. Записки, робкие поцелуи, прогулки за ручку. Геля
