– Не я иду, Двое ведут меня, – произнес Свен и погладил Равену по голове – так, как всегда, когда она делала что-то хорошее.
И она опустила руки и не смогла с ним спорить.
В соборе хозяйничали люди Гранвилла. Мертвецов, обернутых в белые саваны, положили на пол перед алтарем, угрюмые мужчины в форме с вепрем развалились на скамьях.
– Сьор Гранвилл сказал, что найдет эту бабу и снимет с нее кожу, – услышала Равена.
Свен прошел мимо мертвецов к кафедре и открыл Писание. Люди Гранвилла как-то подобрались – сели ровнее, сдвинули ноги, замолчали. Несколько дней назад они приехали в Каттерик совсем в другом настроении и уж конечно представить не могли, что они рискуют жизнью. Раздался топот, в собор вбежал еще один офицер – низкорослый, растрепанный, испуганный насмерть.
– Там это… еще трое прибралось! Доктор сказал, грязную воду пили, отравились.
«Те, кто ел у Молли», – с ужасом подумала Равена. Хоть бы она сама была жива! Хоть бы она уже успела избавиться от отравленного рагу!
– Несите их сюда, – спокойно сказал Свен. Офицер махнул рукой, и двое рядовых поднялись со скамьи. – Холст для савана можете взять у Джемми Питерсона, в соседнем доме.
– Кто б мог подумать, а? – негромко произнес один из офицеров. – Грязная вода…
* * *
Свенссон начал службу через два часа, когда в собор принесли еще трех мертвецов. Потихоньку подтягивался народ, но ни у одного горожанина Свенссон не заметил ни тени сочувствия. Пришел Гранвилл; он надел черную парадную форму, нацепил красно-зеленую орденскую планку и сел рядом с Равеной. Вел себя так, словно хотел показать: он настоящий хозяин этих мест и никому не позволит в этом усомниться – даже бургомистру, который переживал так, словно потерял своих родных.
Должно быть, Гранвилл хотел, чтобы Равена тоже надела траур. Но Свенссон узнал это светло-зеленое платье, Равена сшила его весной и сейчас казалась воплощением счастья и справедливости.
Рилан устроился на последнем ряду. Горожане уже знали, чей он сын, но Свенссон с облегчением видел, что на юношу смотрят с уважением и теплом. Это яблоко укатилось очень далеко от яблони.
Он негромко стал читать молитву, и постепенно собор наполнился благоговейной тишиной. Пять мертвецов в белом лежали перед ним, и, повторяя святые слова, Свенссон мысленно спрашивал их: зачем вы пришли сюда? Зачем захотели осквернить нашу землю? Неужели в ваших сердцах не осталось ни единого доброго порыва и вы забыли руки матери и улыбку отца?
Он прекрасно знал, что иногда люди вырывают из своих душ даже крошечные ростки света, и понимал, что этому не стоит удивляться. И все-таки удивлялся.
Джемс ждал Свенссона за собором. После службы они должны были отправиться на юг через болота – там было тайное укрытие, о котором не знали даже близкие и друзья.
Свенссон никогда еще не хотел жить так сильно. И в то же время он понимал, что отдаст свою жизнь в любую минуту, если потребуется.
Он закончил молитву и закрыл Писание. Теперь говорить следовало от сердца.
– Мы все знаем, что такое смерть, – негромко произнес Свенссон. – Мы смотрели ей в лицо и чувствовали ее дыхание. Мы понимаем скорбь родных, потерявших сыновей. Мы знаем горе вдов и осиротевших детей. Вот, пятеро их, – Свенссон указал на мертвецов. – И сейчас их оплакивают. Сейчас множество людей жалеет об их смерти.
Его слушали так, словно боялись пропустить хоть слово. Лицо Равены было похоже на маску, она не сводила со Свенссона глаз, и он чувствовал всю ее боль. Гранвилл выглядел спокойным и строгим, но Свенссон знал, что он радуется тому, что заставил его отпевать своих людей.
– Но я не буду читать «Со святыми упокой». – Голос Свенссона поднялся над людьми, загремел под сводами. – Я не прочту над ними «Смилуйся, Мать»! Потому что это враги моего народа. Они пришли на Север, чтобы растоптать его. Они унижали, насиловали и убивали. И я всем сердцем приветствую их смерть. Я счастлив, что они мертвы.
Гранвилл вздрогнул. Он хотел встать, подойти к Свенссону и встряхнуть его, приводя в чувство – но Свенссон видел, что он окаменел от неожиданности. Его люди сидели молча, приоткрыв рты и не сводя глаз с кафедры. Горожане замерли, словно призраки.
– Проклинаю этих пятерых пастырским проклятием! – Свенссону казалось, что его наполняет огонь. Волосы шевелились на голове, выпрямляясь, как это с ним бывало иногда во время грозы. Руки сжали Писание так, что пальцам стало больно, и он почти видел, как от них поднимается дым. Восторг и воодушевление охватили его, Свенссон знал, что сможет заразить этим и остальных. – Проклинаю их за смерть наших братьев, за горе наших жен, за плач наших детей! Пусть не примет их милосердная Мать, пусть добрый Отец отвергнет их. Проклинаю негодяев и захватчиков, проклинаю насильников и убийц, принесших горе на мою землю!
Белые свертки содрогнулись, словно к мертвецам на мгновение вернулась жизнь, и Свенссон увидел, как по ним расплескалось алое. В воздухе повис густой запах крови и тления. Ужас и восторг, который почти отрывал от земли, охватил Свенссона. Он никогда не видел пастырского проклятия, только читал о нем – и теперь видел своими глазами, что Двое услышали и приняли его слова.
Это было страшно и радостно. Это было смертью и спасением.
Все поднялись на ноги, заговорили одновременно, кто-то вскрикнул… Свенссон отчетливо услышал, как над собравшимися пролетел шепот:
– Святой… он святой!
– Святой проклял вас, негодяи! – прокричала Айлина. Гранвилл не то что побледнел – посерел, как мертвец. Глаза Равены заволакивало слезами, но Свенссон видел, что ее наполняет восторг – чистый, подлинный, возвышенный.
– Но у вас еще есть возможность искупить грехи. – Свенссон говорил негромко, но его голос услышали все. Он увидел, как одного из людей Гранвилла бьет крупная дрожь, словно он подхватил болотную лихорадку. – Идите со мной, сражайтесь на моей стороне и на стороне народа – и тогда Двое простят вас! Я Робин Хонни, пастырь слепых, и я обещаю, что приведу вас к свету.
Он не думал, что кто-то из людей Гранвилла в самом деле последует за ним – просто быстрым шагом спустился с кафедры и двинулся в сторону второго выхода, жалея лишь о том, что не смог по-настоящему попрощаться с дочерью. Но тут в храме обрушились голоса и крики, затопала добрая дюжина ног и Свенссон услышал:
– Подождите! Декан, мы с вами!
Он обернулся. Мужчин действительно было шестеро. Один из них, черноволосый, с изуродованным ухом, нервными движениями сдирал с себя мундир, словно нашивка с вепрем прожигала его руку до кости.
– Идемте, – кивнул Свенссон. – Идемте, дети.
* * *
Столица погрузилась в траур.
Повсюду висели черные знамена с серебряным волком. Горожане закрывали окна ставнями, опускали шторы, и мир окутывала густая тишина. Стоя рядом с Эдвардом в поминальном зале, Клер смотрела на короля, лежащего в гробу. Малоун был одет в белое, складки ткани на шее были скреплены тяжелой брошью с волчьей головой. Впервые король выглядел спокойным, словно наконец-то завершил важное дело.
