что даже не прячетесь от моего острого взгляда, а?!
Старлей по имени Петр вошёл в мою жизнь одним лёгким, аки пёрышко, движение. Ну, ладно, назовём всё своими именами и не станем дразнить любителей содомии всякими ласковыми сравнениям.
Старлей Пётр, только-только выпустившийся из саратовского высшего ВВ вломился в мою службу ровно слон в посудную лавку, аки ландскнехты в пленных златошвеек, точно будённовцы в отступающую польскую пехтуру. И задержался в ней, эдакий солдафон, почти до самого неизбежного дембеля.
Старлей, смахивающий на мулата, невысокий и ртутно-крепкий, подвижный, прыгучий, резкий и дерзкий, ровно налётчик одесский, смотрел на нас слегка презрительно, надменно и почти по-белогвардейски, если считать нас за серую кобылку в шинелях с драно-прожжёнными папахами.
Нормальное такое явление командира, что и говорить. Если бы тогда мы оба знали крайне простую вещь: через неделю нас снова пересечёт на Первомайке, когда Пётр окажется в шестой роте, потом, во втором Даге, жарком, знойном, свистящим пулями с осколками, порой станем встречаться тут же на ТГ, пока нас, ПТБ, не раскидают в Аксай, Первомайку и Гребенской мост.
И совсем-совсем потом, спустя почти полтора года с моего призыва, в феврале двухтысячного, когда страна только-только отпраздновала Миллениум и выбрала нового президента, стабильность и всем знакомую личность, нас снова сведёт служба. Мы, правда, 66-ой оперативный, тогда снова окажемся на выезде, прокатив половину Чечни и оказавшись у села Курчалой и села Автуры.
Меня перекинут к трём пацанам, Гусю, Палычу и Адику, трём оставшихся целыми и как-то умудряющихся работать с двумя орудиями. Нас тогда станет конкретно не хватать и Вертия, нашего буссолиста, переведут в расчёты сержанта Лубы, а сам Луба, Расул, Лёха Ильин и Вертий напорются на растяжку, и Вертий, с колотящимся от страха сердцем и ожиданием очереди в спину, поковыляет к блиндажу. Лубе проткнет щеки с челюстью, Вертия с Лёхой посечёт сзади, а у Расула окажется одна дырка. Только она придётся точно в артерию и Расула не довезут, он умрёт на соседнем ВОПе, когда к нему кинется некрасивая и добрая санинструктор, стоящая с прапорщиком-краповиком Жорой.
На ТГ его достанут из БТРа, прикрытого накинутой простынкой и Расул уедет в сторону то ли Златоуста, то ли Челябинска, к своему старому отцу, чьей радостью Расул стал напоследок и из-за кого тот оставил семью с пятью, что ли, детьми.
Там, на том крайнем полковом ВОПе, взводно-опорном пункте, старлей Пётр будет командиром, с ним как-то душевно сойдётся Кондраш с зенитки и ровно до приезда самого Громушко, краповика, капитана и командира зенитной батареи, эти двое будут взрывать мозг всем пацанам взвода и, конечно же, нам.
— Холодно, — Гусь чесался, и мы чесались в ответ, — но не сильно. Можно помыться.
— Можно.
Мы были полностью согласны, тем более — опыта имелось как у дурака махорки. Первая командировка подарила много нужного, топоры, пилы, козлы, печи и умение пилить-колоть незаметно шло рядом.
Помывочная яма, закрытая с трех сторон стенками, а с четвертой и сверху — полиэтиленом, вырылась пацанами сразу по переезду в этот курмыш. Оставалось лишь нагреть воды в термосе на садовой печке и принести ещё один термос с холодной. Всё, можно мыться, «На западном фронте без перемен» вживую, добро пожаловать, чего уж.
— Пошли забор разбирать, — сказал Гусь и показал на один из деревенских загонов для скота, — вон там никто не живёт, не ругаются.
Дрова нам просто не привозили. Топите как хотите, хорошо, хоть кормили. Шляться в лес после подрыва пацанов нам даже не думалось, село было удобнее.
Мы шли назад, таща с Гусём по жердине на плечах. Палыч пыхтел сзади, волоком добавив немалое бревнышко к общий котел. Стволы, оттягивающие шеи никак не способствовали хорошему настроению, но без никуда, война вокруг.
— А, вот они!
Из кустов, торжествующе улыбаясь, выкатились Пётр и Кондраш, все из себя в красивых камуфляжах, при разгрузках и с огоньком в глазах. Прямо Алан Куотермейн, отыскавший реликтового чёрного суданского носорога ради добавления в коллекцию на стене, слово чести.
— И чего? — спросили мы с Гусём, а Палыч, выругавшись под висло-грустный нос, сбросил брёвнышко в серо-снежную жижу поля, где нас поймали, судя по всему, с поличным.
— Патронами торговать ходили? — коварно поинтересовался старлей Пётр и оглядел нас взглядом смершевца, поймавшего боевиков УПА за стыренными сметаной, гусями, патронами к ППШ и девственностью мельничиховой дочки-комсомолки.
— А? — удивились мы уже втроём. — Дрова, помыться надо, вы ж нас кинули с баней в субботу.
— Никто вас не кидал, надо слушать, что командир говорит, — обиделся Пётр и ушёл.
Кондраш, как ни странно, тоже ушёл с ним.
— А Кондраш молодец, — сказал Палыч, — подмазался и кайфует.
Мы промолчали, не желая развивать тему и портить день жуткими матюгами. Он и так был испорчен, но пока не сильно.
Потом вместе мы покатим дальше, оставив за бортами грузовиков Сержень-юрт с Беноем, всё ещё стоящий пионерлагерь умершего завода точных механизмов из Гудермеса и станем как раз у последнего, на самом въезде в Веденский район.
Пётр бегал по асфальту в бронике и с АК за спиной, физкультурил как мог, его не меняли и когда возле ВОПа бородатые приняли колонну ВДВ, Пётр не сдрейфил, а не это ли главное в армии, верно?
А тогда, на добром-мирном ТГ-6 осенью девяносто восьмого…
— Ты с какой роты, военный? — поинтересовался у меня маленький старлей, смахивающий на мулата. — э?
— Со второй.
— А хули ты тут забыл? — удивился он. — А ну, пиздуй к себе.
— В Первомайку? — решил повыёбываться я. — Не, а чо…
— Хуйванчо, — сказал старлей, — не прекратишь выёбываться, опиздюлю. Веришь, нет?
Оставалось только поверить и пойти к дембелям, делающим карту. Хаметь-то, пропадая на весь день, тоже не стоило, нормальные пацаны.
Волки, копья, плётки и пламя
— Волк?
— ВОГ.
— Как?
— ВОГ, военный, у тебя со слухом плохо, может — на ТГ отправить, в санчасть? Так там не погасишься, подумают, что косишь — переведут в РМО, будешь говно возить. ВОГ, мать вашу принцессу, воины, не волк, не медведь, ясно вам? Кто, блядь, из вас ещё любит всякие типа крутые названия? Никто? Хорошо, продолжаем занятия.
Наши командиры были совершенно разные. И те, кто тупо прятал внутри человека настоящего шакала, и те, кого называли офицерами, прапорщиками и старшинами. Мазур, невысокий боевой колобок, оказался из последних.
Старшина отвечал за АГС первого БОНа, набрав себе юных прытких организмов и, довольный, проводил обучение. Мы, прочие духи трёх рот, присутствовали факультативно, согласно умного желания начштаба заставы с
