шею. Ощущая себя пантерой на охоте, постаралась немного успокоиться. И позвонила в звонок.
Дверь открыл господин Чэн. У него были редеющие темные волосы и квадратное лицо. Он казался сдержанным и серьезным. Вежливо пригласил ее войти, попросил переобуться в пушистые розовые тапочки, проводил в гостиную и жестом показал садиться на диван. Дальше он вышел в кухню, отделенную от коридора занавеской из бусин, и появился оттуда с бутылкой ячменного чая «Вкус любви».
Иви взяла бутылку, не зная, что сказать. Она чувствовала себя неловко, стесненно. С трудом заставила себя кивнуть в знак благодарности. Поняв, что первой она не заговорит, господин Чэн спросил:
– Может, вы предпочли бы стакан воды?
– Нет, – ответила Иви, пытаясь придумать следующую фразу. – Чай подойдет.
Мужчина кивнул, пытаясь быть гостеприимным.
– Ну ладно… – Одной рукой он бессознательно и неловко теребил брючину. – Пейте пока чай. Я сейчас вернусь.
И скрылся за занавеской из бусин.
Выцветшие подушечки на диване были влажными от долгого отсутствия света. Напротив дивана стоял древний ламповый телевизор. Справа вдоль стены, на массивном деревянном столе, были расставлены фигурки Троицы Аватамсака: Будда Шакьямуни стоял между двумя суровыми бодхисатвами, Манджушри и Самантабхадрой. Горели масляные лампы. По бокам висели молитвенные вымпелы с цитатами из сутр и изображениями Будды и крылатого коня. Курился дымок от тибетских благовоний; Иви уловила в нем нотки каламбака[31] и мускатного ореха.
Рядом с алтарем на маленьком столике стояли фотографии мальчика: с младенчества до семи или восьми лет. Когда Иви рассматривала их, из кухни появилась госпожа Чэн с подносом фруктов.
– Простите, что вам пришлось самой приехать сюда. – Ее лицо было испещрено морщинами, длинными и глубокими; волосы цвета кофе, осветленные, видимо, несколько месяцев назад, собраны в свободный узел, из которого выбивалось несколько седых прядей. Она была одета просто, но с некоторой элегантностью. На запястье у нее Иви увидела четки, надетые как браслет. Женщина присела на приставную банкетку слева от Иви, муж устроился рядом. – Извините, что заставили вас ехать в такую даль. – Она говорила немного в нос. – Родственников в Тайбэе у нас нет, а нам самим не под силу такое путешествие.
– Я понимаю, – скованно ответила Иви. – Вот. – Она достала из сумки полупустой флакон «Мадам Роша» – и сразу перешла к делу. – Одногруппник Уэйна передал это нам. Сказал, Уэйн часто ими пользовался. Может, вы что-нибудь об этом знаете?
Господин Чэн взял у нее флакон и покрутил в руках. Потом передал жене. Она поглядела на этикетку и сняла крышку.
– Попробуйте брызнуть на запястье и понюхать.
Она так и сделала. Нацелилась на запястье, дважды нажала, понюхала, моргнула и покачала головой.
Иви была обескуражена.
– Ничего не напоминает?
– Извините, нет, – мягко ответила мать Уэйна.
Разочарованная, Иви попыталась воспользоваться уже ослабевшим обонянием в надежде что-нибудь уловить, но улавливать оказалось нечего.
– И эти книги. – Она достала книги, которые только утром купила в книжном: «Юность в доме на полпути», «Черная песня» и «Язык доброты: История медсестры», – чтобы посмотреть, не вызовут ли они каких-либо воспоминаний. – Один приятель завез их ему.
Госпожа Чэн посмотрела на обложки, покачала головой и отложила книги на журнальный столик. Покатала бусину четок между указательным и большим пальцами, потом следующую и дальше, одну за другой. Под щелканье бусин ее муж взял одну из книг и начал листать страницы.
– А блокнот вы не нашли? – внезапно спросил он.
– Блокнот?
– Для зарисовок. Точнее будет назвать его альбомом.
Он встал и пошел наверх, оставив Иви и госпожу Чэн сидеть в тишине. Иви услышала, как где-то в доме тикают часы. Никогда раньше ей не попадалось такого громкого механизма. Секунда за секундой утекала ее жизнь…
В доме, где она росла, тоже были старинные часы. Их приходилось заводить, смазывать и чистить. Они с Хансом их боялись. Маятник бесконечно ходил из стороны в сторону, а звонили они громко и пугающе, отчего в квартире делалось совсем мрачно. Ханс часто просыпался среди ночи и боялся сам пойти в туалет, а заснуть уже не мог. Поворочавшись некоторое время, он начинал плакать, бросался через коридор к Иви и будил ее…
Госпожа Чэн продолжала крутить бусины, глядя в пол.
Иви потерла рукой шею. Раньше она была куда разговорчивее. Считалась остроумной и убедительной. Но после трех лет молчания стала косноязычной и неловкой. Перестала быть хорошим собеседником – и уж тем более утешительницей. Она не знала, как относиться к чужому горю.
Иви жалела, что отказалась, когда босс и Ховард предлагали поехать с ней. Будь они здесь, встреча, вероятно – да нет, наверняка, – прошла бы удачнее. Она думала о том, с чего начать, но слова застревали у нее в горле, и она только откашливалась.
Возможно, госпожа Чэн услышала ее невнятное бормотание и потому вернулась к реальности.
– Попробуйте фрукты, – сказала она, пододвигая к Иви тарелку.
– Мне надо вымыть руки.
– Ванная вон там. Пойдемте, я покажу. Или можете вымыть руки на кухне.
– Я схожу сама.
Иви быстро поднялась с дивана, прошла вдоль длинного стола со статуями к дверному проему и раздвинула занавеску.
– Видите, куда вам?
Услышав, что госпожа Чэн тоже встает, она поспешно ответила «да».
Загорелась старомодная лампа, неохотно дававшая мертвенный свет, который скупо отражала настенная плитка. Иви прикрыла дверь, достала полиэтиленовый пакет из кармана брюк, открыла его и понюхала.
К ее носу вернулась жизнь. Она, как собака, потрясла головой, снова чувствуя мир вокруг себя.
Торопливо застегнула пакет, но было уже слишком поздно: омерзительный запах проник в ванную. Как капля крови в море, он распространился по океану воздуха. И мог в любой момент привлечь акул.
Иви перебрала флаконы с гелем для душа и шампунем, по очереди нюхая их, проверяя на совпадение ингредиентов с «Мадам Роша». Ничего. Очень тихо она открыла дверь и прокралась на кухню. Запах там был сложносоставным, но преимущественно пахло пищей: недоеденным яичным блинчиком, оставшимся с завтрака, жареной рыбой со вчерашнего ужина, застоявшимся воздухом из холодильника… Никаких подсказок. Выходит, она приехала напрасно.
На пороге кухни Иви столкнулась с господином Чэном, который спустился сверху с кипой альбомов и отдельных рисунков. Он протянул их ей. Оба смущенные, они гуськом прошли обратно в гостиную.
– Уэйн всегда любил рисовать, – сказал господин Чэн хрипло. – Помню, как он рисовал даже в поезде.
Иви просмотрела несколько карандашных рисунков и акварелей. Все зрелые, мастерские. Даже если это были случайные наброски на полях блокнота, Уэйн относился к ним серьезно и тщательно прорабатывал. У него была твердая, уверенная рука.
Иви вспомнились кисти и мастихины, пятна
