приличия, дотянули до конца молебна.
С грустным выражением на лице, стараясь не подать вида, что опечален, молебен вёл митрополит Ефрем: «Многое лета царю и великому князю Михаилу Фёдоровичу Романову государю всея Руси-и!.. Слава-а!..»
Тяжело было у многих на сердце здесь, во дворце.
Пожарский уехал из Кремля расстроенным. И не только он один. Их кандидатура, королевич Карл Филипп, окончательно пала на Земском соборе, как ни защищали они её изо всех сил.
«Теперь можно немного отдохнуть», – чтобы отвлечься, подумал он, что завтра не нужно будет спешить в Кремль, в те же приказные палаты.
Дьякам и подьячим, уставшим тоже до чертиков от собора, решено было дать отдых. Они вымотались от напряжённой атмосферы на соборе, угроз, давления силой, страхов, как бы чего не вышло худого, сейчас-то в Москве, когда она была переполнена казаками.
Князь Дмитрий уехал в Мугреево, к своим. И там, дома, уже за столом, он рассказал Прасковье, что было на соборе.
– Как же теперь мир-то держать с обеих сторон?! – выскочило у него то, что больше всего беспокоило. – Шведы-то могут обидеться!..
По его огорченному виду Прасковья поняла всё и не стала ни о чём расспрашивать. Она сообщила только о мелких делах по двору, по хозяйству да ещё о детях.
Князь Дмитрий, благодарный ей за это молчаливое участие, отошёл сердцем, успокоился. Успокоился он и о другом: его личное хождение в государи тоже осталось в прошлом.
Глава 7
Коронация Михаила Романова
Длинная вереница возков и саней вышла за Красные ворота Земляного города и направилась на северо-восток, по Ярославской дороге.
Впереди и позади крытого возка Фёдора Ивановича Шереметева, который шёл первым, скакала его охрана, боевые холопы, готовые отразить нападение от повсюду рыскающих остатков польских шаек того же Лисовского. За ним, за его возком и охраной, двигался с большой охраной возок князя Владимира Бахтеярова-Ростовского.
В крытом возке, также под усиленной охраной, ехал архиепископ Рязанский и Муромский Феодорит. Архимандрита Чудовского монастыря Авраамия сопровождали его монастырские слуги. Келарь Авраамий Палицын снарядил с собой для охраны своих, троице-сергиевых холопов. Архимандрит Спасо-Нового монастыря – тоже своих… А далее, позади них, тесно в санях сидели протопопы.
За духовными, за их возками и охраной, ехал со своей дворней окольничий Фёдор Головин. Думный дьяк Иван Болотников отправился в поездку в санях, скромно, как и многие стольники и стряпчие. Выборные от всех сословий: московские дворяне, дети боярские из городов, атаманы, казаки и стрельцы скакали верхом, внушительной силой невольно вызывая уважение ко всей колонне.
Вот так выехали они, послы от Земского собора, во второй день марта. Перед этим прошла служба в Успенском соборе, в присутствии всего Земского собора, священников и горожан.
До Костромы они добрались только на десятый день, к вечеру. Остановились недалеко от города, в селе Новосёлки. Оттуда уже послали доверенных в Ипатьевский монастырь, к Михаилу Фёдоровичу: с просьбой указать время приёма им, государём, посланников от собора.
Ответ из монастыря пришёл быстро: юный Михаил велел быть им у него на приёме на следующий же день.
И весь вечер у них, послов, прошёл в хлопотах. Первым делом они условились с воеводой Костромы и архимандритом Ипатьевского монастыря о том, как организовать на другой день торжественное шествие в Ипатьевский монастырь для предстоящего прошения на царство Михаила Фёдоровича.
В этот же вечер Шереметев не преминул увидеться и со старицей Марфой, в монастыре, зная, что всё зависит от неё, а не от того воробышка, её сына. К ней он явился с архиепископом Феодоритом, чтобы сначала поговорить узким кругом. А говорить было о чём.
Марфа встретила их настороженно.
Фёдор Иванович, хорошо зная свойственницу, начал сразу с дела, ради которого и снарядили такую представительную делегацию от всех сословий.
– Марфа, государыня… – с трудом произнёс он последнее слово.
У него всё ещё не поворачивался язык назвать государыней её, родственницу по линии своей жены, княжны Ирины Борисовны Черкасской, племянницы Филарета. Он, как и Мстиславский, легче бы перенёс иноземного принца царём на Москве, чем своего, из боярского круга.
– Мы приехали сюда, чтобы исполнить волю Земского собора, – продолжил он. – Твой сын, Михаил Фёдорович, избран в государи Московские.
Он замолчал.
– И тебе бы, государыня, подвиг свой учинить, – поддерживая Шереметева, заговорил архиепископ. – Ехать в Москву с сыном своим, государём нашим Михаилом Фёдоровичем!
Но посоветоваться ей, матери, болящей сердцем о малолетнем сыне, было не с кем… Не с Шереметевым же. Или с тем же Борисом Лыковым… Им она никогда не доверяла, считала, что тот, кто раз изменил, предал государя, веру, отечество, изменит и ещё… И сейчас она не собиралась кричать или возмущаться, как первый раз, когда ей заикнулся об этом Иван Романов. Она выжидала…
Этот вечер выдался долгим. Многое что было сказано и в то же время всё, что нужно было.
И она настояла всё же на своём, чтобы бояре обязались исполнять волю царя, признать его высшей властью, не посягать на его жизнь, на жизнь его родственников… Но и подписала она за сына запись боярам о том, что не будет он преследовать тех, кто заводил смуту, разруху в государстве, устраивал гонения на них, Романовых, затем стоял за королевича Владислава, за других иноземных принцев…
– То в прошлом уже, великая старица, – заговорил смиренно архиепископ, переживая за разлад, вражду в боярской среде. – Пора забыть о том.
Но сейчас она смирила себя, согласилась забыть прошлое ради сына, ради царства, ради мужа. Она не видела иного пути вытащить его из плена. И она напомнила сейчас о нём, своём муже, им: Шереметеву и архиепископу.
– Мы отправили от Земского собора гонца к королю: предлагаем поменять твоего мужа на пленных, взятых в Кремле, – сообщил ей Шереметев, держа этот козырь до последнего, смекнув, что сейчас самый подходящий момент, чтобы успокоить этим Марфу…
– А завтра надо поторговаться! – довольный, что всё вроде бы, намечаемое в думе, было оговорено, пришло в согласие, стал, как бы для себя, пояснять он, как желательно было бы поступить завтра. – Хотя бы для приличия!.. Пусть просят, просят!.. Тем вернее стоять будут за нового царя!..
В Новосёлки он и архиепископ вернулись поздно. И ночь у них, послов, прошла в тревожном ожидании.
Настало утро. Торжественная процессия, выйдя из Новосёлков, подошла к воротам Ипатьевского монастыря, остановилась… В монастыре же беготня, трепет и в то же время радость, ликование на лицах иноков и всех иных.
Шереметев, Феодорит, другие послы вошли в монастырь. Из монастыря они вышли уже с юным царём, великой старицей, присоединились к процессии. И все двинулись к городу.
