наручные часы и спросил Арсена:
— Почему в Дагестане пальмы не растут, Арсенчик?
— Почему не растут? — слегка обиделся Арсен. — Растут. В городском парке в Махачкале, а у некоторых — прямо перед домами.
— Да какие это пальмы? Одна видимость. Где, я спрашиваю, кокосы?
— Скучно вам, Георгий Петрович, да? — догадался Арсен.
— Есть самую малость, — признался Сырцов. — Сообрази мне еще твоего ноу-хау и в фужерчик приличного коньяку. До краев.
— Даму в перстнях сразу споить хотите?
— Много себе позволяешь, дорогой ты мой бармен.
— Виноват, — спохватился Арсен.
— Так загладь вину. И побыстрее.
Арсенчик отошел к столу и приступил к созиданию. Действительно, ему надо было торопиться: к Сырцову подсел кряжистый мужичок лет тридцати с хвостом. Устроился поудобнее, вздохнул и положил перед Сырцовым плотный конверт.
— В общем-то, по телефону тебе все изложил, но для порядка здесь подробный отчет, чтобы ты помнил, за что нам деньги платишь.
— Молодец! — похвалил его Сырцов. — Весьма элегантно ввинтил про мой должок, — и выложил на стойку свой конверт. — В расчете.
Обменялись конвертами и упрятали их по карманам. Тут вовремя подоспели напитки. Мужичок поднял фужер, полюбовался на просвет цветом коньяка.
— Помнишь мои слабости, Жора. Новостей хочешь?
— Ничего-то я не хочу, Руслан, — признался Сырцов. — Но послушаю.
— Вчера Лапин спецназом с киллерами разобрался. Как говорят, весь выводок под корень.
— Ишь ты! — завистливо восхитился Сырцов. — Ай да Костя! Всех, говоришь, повязал?
— Он их зажмурил, Жора. Огневое сопротивление при задержании.
— Откуда знаешь?
— Да вся ментовка гудит. Ничего такого не высказывают, но хмыком и улыбочками намекают.
— На что, по-твоему?
— На то, что Лапин это сопротивление сам устроил.
— Может, зря на Костю грешат?
— Мое дело — сообщить, твое — думать. Думай. — Руслан по-простецки выхлебал половину фужера.
— Выводок, — вспомнил вслух слова Руслана Сырцов. — И много в том выводке?
— Двенадцать, Жора, двенадцать. — Руслан вторым заходом опустошил фужер и со стуком поставил его на стойку. Сырцов предложил:
— Продолжишь?
— Нет. Сегодня хочу быть веселым, а не поддатым. Лапин снайперски вышел на их всеобщую стрелку.
— Не вышел, вывели, — поправил Сырцов. — Агент, глубокий крот.
— Я ж и говорю: тебе думать. — Руслан с удовольствием закурил и решил: — Докурю и к ребяткам пойду. Ждут.
В зеркале на стене бара Сырцов увидел, как на освещенный тротуар под окном кафе правыми колесами взобралась «альфа-ромео» и остановилась. Хлопнула дверца, и дама в перстнях направилась к входу.
— Что ж, иди, порадуй корефанов, — поспешно согласился Сырцов.
Ирина Игнатьевна от двери глянула на спины сидящих за стойкой и, на ходу стягивая перчатки и обнажая столь любезные Арсену перстни, прошла к кабине, к той самой. Благо столик там был свободен. Положила сумочку и присела выжидательно. Двое у стойки прощально поручкались. Руслан ушел, а Сырцов, сказав что-то Арсену, неспешно и без улыбки направился к Ирине. Подошел, сел, поздоровался:
— Здравствуй.
— Здравствуй. Я тебе весь вечер звонила. Домой, в офис. И по мобильнику, но ты его, наверное, отключил.
— Отключил, — согласился он.
— Почему не спросишь, зачем я звонила?
— Зачем ты звонила?
— Хотелось, — ответила она и улыбнулась в первый раз. Улыбнулся и он. Вяло. Подошел Арсен, молча поставил на стол два стакана, мисочку с орешками.
— Виски? — полюбопытствовала она.
— Виски, — подтвердил он. Слегка поболтал в стакане вышеназванный напиток и спросил. Не у нее, не у себя, у всех: — Почему я один?
— Как это — один? Только что с приятелем попрощался, вот и я пришла.
Продолжая вертеть жидкость в стакане и глядя в него, он задал второй вопрос:
— Завтра Иван Александрович приезжает, да?
— Приплывает, — уточнила она. — Да, завтра приплывает Иван Александрович.
— Почему я один? — повторил свой вопрос Сырцов.
— Тебе удобнее одному, Георгий.
— А если я скажу: давай будем вдвоем, Ирина?
— Безопасное для тебя предложение. Ты заранее знаешь ответ. Мы не будем вдвоем.
— По причине?
— Я люблю Ивана.
— А меня?
— И тебя. Но совсем по-другому.
— То есть по Пушкину, — зло догадался Сырцов. — Благочестивая жена душою мужу предана, а грешной плотию — архимандриту Фотию.
— Ты не архимандрит, ты просто безжалостный ублюдок.
— А кого мне жалеть остается кроме себя?
— Господи, что мы говорим, что мы говорим?! — отчаянно спохватилась Ирина и тихо заплакала. Он прикрыл ладонью ее нервное запястье и сказал виновато и опять-таки гаерски:
— Не плачь, девчонка, пройдут дожди.
— Ты без цитат можешь? — сквозь слезы попросила она.
— Прости, — повинился он и поднял стакан. — Давай выпьем за наше беззлобное последнее прощание.
— Не буду, — твердо возразила она.
— Гаишников опасаешься? — изволил пошутить он.
— Не будет последнего прощания. Вот и все.
— А что будет?
— Не знаю. Но что-то будет.
— Хочешь, скажу, что?
— Я знаю, что ты собираешься сказать. Распутная дамочка в удобное для нее время станет прибегать к одинокому, глубоко несчастному и достойному лучшей участи Георгию Петровичу для удовлетворения своих низменных страстей, растравляя его душевные раны. А он этого не хочет.
— Еще как хочу, — тихо признался он.
* * *
Ранним утром яхта пришвартовалась к частному причалу в Химках, где ее прямо у воды ждал солидный «мерседес». И водитель ждал, стоя по стойке «смирно» у распахнутой дверцы салона. Первым на пристань сошел энергичный Иван Александрович. Остановился, огляделся. Заорал во всю глотку:
— Изя, долго я тебя ждать буду?!
Изя, на ходу складывая мобильник, сбежал по ступенькам и сразу объяснил:
— Звонил Храмцов. Там, в Заволжье, ЧП, Ваня.
— Почему не мне, а тебе? — встревоженно и ревниво поинтересовался Иван Александрович. Изя подошел к нему, участливо обнял за плечи.
— Не хотел тебя огорчать и для амортизации выбрал меня.
— Что там произошло, Изя?
— Ты порекомендовал фермерам не платить Калмыку ни копейки. Они прислушались к твоему совету. Так вот, неизвестные безжалостно вырезали всю семью фермера Топильского, хутор которого самый отдаленный от райцентра.
— Мерзавцы… — только и мог сказать Иван Александрович.
— А ты только сейчас об этом догадался, — недобро заметил Изя. — Я предупреждал тебя, предупреждал! Калмык же сказал тебе, что он на своей территории.
— Теперь он на моей территории! — в ярости произнес Иван Александрович. — И скоро, очень скоро он перестанет поганить ее!
— Успокойся, Иван, — холодно потребовал Изя. И из Ивана тотчас вышел пар: он обмяк, постарел лицом и признался в отчаянии:
— Что же я наделал, Изька!
— Не надрывай себя, Ваня, — уже ласково попросил Изя и, тихонько подталкивая того в спину, напомнил: — Надо ехать.
— Уже доехали, — понял Иван Александрович и полез в лимузин.
* * *
Этим же утром (позднее) скромный «фольксваген» остановился у солидного, капитально отремонтированного замоскворецкого особняка, рядом с роскошной дверью которого висела неброская и богатая бронзовая таблица с
