целый город?
Серж поднял правую руку и сделал движение, похожее на жест спесивого короля, сопроводив его вздохом и словом: «Подождите».
Я ясно видел, что улыбающаяся Авелин понимает, в чём дело. Она чувствовала отвращение к своему поведению в прошлом, к своим словам, хоть и не обидным, но вселяющим сомнения в душу Натана.
Он словно предвидел скучный вопрос величавого Сержа.
— Какой смысл зрелому мужчине строить «волшебный городок» для той, которая уже не принадлежит ему? Это ваш прощальный подарок или жажда реванша? — спросил мой друг.
Происходила какая-то грубая схватка за дружеским столом. Неловких оправданий со стороны Хейма я не наблюдал. Он был как морское побережье, спокойное во время приливов и отливов.
Серж рассмеялся холодно и горько.
Натан Хейм выигрывал у него во всём: во внешности, хоть я и не особенно разбираюсь в мужской красоте, в интересной профессии, в успехах — всё это казалось Сержу таким желанным, что он загорелся завистью, как спичка.
Дорогой мой читатель, человек устроен так, что, даже живя счастливо, богато и весело, он всё равно позавидует кому-нибудь, кто лучше него, да ещё с таким цинизмом, что прости Господи. Натура его такова.
Мне оставалось только одно — молчать. Это было лучшее из моих качеств как человека и не лучшее как журналиста. Я пытался лакомиться вкусными блюдами, выжидая время — оно щекотало и раздражало меня.
Женщина, сидящая передо мной, стала какой-то тусклой, безликой. Увы, она не сумела справиться с собой во время случайной встречи с бывшим возлюбленным и теперь была буквально раздавлена горем. Лицо её стало землисто-серым, уголки рта бессильно опустились. Казалось, даже её прекрасные волосы утратили свой блеск.
Видимо, Авелин надеялась, что вечер быстро закончится и ужин с преданным ею возлюбленным продлится ненадолго. Она не осознавала, что для всех нас значил этот вечер.
— В мире могут происходить кровавые, ужасающие вещи: пандемии, войны, взрывы атомных электростанций, землетрясения, наводнения… Конечно, они проходят, но такая штука, как любовь, не пройдёт никогда. Благодаря той женщине, имевшей власть любви над моим никчёмным содрогающимся сердцем, я осознал, кто я и что могу сделать, чтобы стать кем-то, — тихо, но очень выразительно говорил Хейм. — Когда после несчастной юности я стал зрелым человеком, мужчиной, у меня возникло внезапное желание поблагодарить любимую за ласку, за внимание, я обожал её, хотя никогда ей этого не говорил, даже самому себе не признавался, и, думаю, тот подарок, который я готовлю, пригодится ей, или хотя бы пусть он существует.
Право, Серж становился нервным. Он всё не мог решиться признать, что Натан Хейм, не задёрганный жизнью, не знающий цену деньгам, во всех отношениях лучше него, Сержа Тарда.
Авелин молчала, опустив голову, потом осторожно отодвинула стул. В сторону Сержа она даже не посмотрела. Прошла минута, и она, словно желая оттянуть романтический рассказ Хейма, неестественно спокойным голосом спросила:
— Не могу удержаться, мсье Хейм, чтобы не поинтересоваться, мы, женщины, после тридцати становимся весьма любопытными: вы коллекционируете автомобили?
Я тотчас подумал: «Ишь какая ты… Строишь из себя недогадливую, непонятливую, а сама…»
— Да, верно, — ответил Натан и быстро поднёс к губам бокал.
В этот момент я почти возненавидел его.
«Хоть бы в эту минуту вы оба не ломали комедию! Выйдите из-за стола, успокойтесь и выговоритесь, в конце концов! К чему сейчас эти откровения, тёплые волны чувств?» — думал я, в бессильной ярости сжимая под столом кулаки.
Кажется, я выбрал для себя не то занятие в жизни, я мог бы стать отличным психиатром или судьёй! Ну, честное слово, этот разговор с пристальными взглядами друг на друга никуда не годился.
Серж пытался усмехнуться. Он подспудно чувствовал, что в воздухе висит некая недосказанность, но не знал, как извлечь её наружу.
Я в упор посмотрел на Авелин:
— А знаете, мадам Тард, покажите мне ваш дом! Так любопытно!
— Получается, тебе за столом скучно, дружище, и ты решил похитить мою жену?
Серж попытался свести дело к слову, уязвляющему самолюбие Натана Хейма, — «жена».
— Я хотел пройтись немного, но на улице по-прежнему льёт как из ведра, поэтому прогуляюсь по твоему дому. Ты не против?
Наступило молчание.
— Пойдёмте, Доминик, — доброжелательно произнесла Авелин. — Надеюсь, наш второй гость не заскучает, верно, Серж?
Серж ласково пообещал, что не даст господину Хейму томиться скукой.
Мы вышли в коридор. Дом Сержа был восхитителен — это невероятное жилище напоминало мне фешенебельный отель из популярного фильма. Совсем иной стиль, чем в особняке Натана Хейма: больше остромодных деталей, вроде плитки из натурального мрамора, латунных светильников и мебели из светлой древесины. Образно говоря, особняк Натана Хейма напоминал безупречно одетого джентльмена средних лет, а дом Сержа — дерзкого подростка в вызывающем наряде.
Я искоса поглядел на Авелин, старательно играющую роль гостеприимной хозяйки. На лице её исподволь проступал страх, искренний и неподдельный, так что я ни капли не верил в разыгранную сценку с интересной экскурсией.
— Кого вы любите? — мой вопрос прозвучал жёстко, как приговор.
— О чём вы? — не глядя на меня, спросила она.
— Натана или Сержа? — невыносимо вкрадчивым голосом продолжал я.
— Не смейте так говорить со мной, — громко произнесла Авелин, — не смейте задавать такие пошлые вопросы!
Я утратил терпение. Пришлось признаться, что я знаю всё о ней и Натане Хейме.
— Отвяжитесь от меня, Доминик!
Голос Авелин звучал отчаянно, как у осуждённой преступницы, которой больше нечего терять. Я растрогался, но сохранил на лице прежнее решительное выражение.
— Авелин, давайте поговорим о серьёзных вещах. Скажите честно, вы любите Натана или Сержа?
Женщина заплакала, вернее, всхлипнула, как испуганный ребёнок. Значит, любовь всё-таки теплилась в её душе!
— Есть ли какая-нибудь таблетка, облегчающая жизнь, Доминик?
По всей видимости, она страшно устала от жизни, в которой чувствовала себя заблудившейся, потерянной. Высокий потолок роскошного дома подавлял её. Она стояла неподвижно, до синевы стискивая свои прекрасные девичьи губы. Цвет её лица стал измученно-бледным, волосы непослушно прилипали к влажным от слёз векам.
После того как я попытался обнажить душу Авелин, молодая женщина показалась мне ещё более хрупкой и ранимой. Я видел, что она охвачена беспокойством. Не было больше элегантной красавицы, счастливой жены и матери. Передо мной стояла растерянная девочка-подросток, глаза которой полны блеска и счастья, а не тоски по утраченной любви.
— Мадам? — окликнул я, решив, наконец, привести в себя женщину, сражённую наповал моим бестактным вопросом: «Кого вы любите?»
— Как это — «кого»? Как это — «кого»? — повторяла она.
Пришлось ей всё объяснить. Тихим, прерывающимся голосом я рассказал ей, что знаю всё о её романе с Хеймом. Пообещал, что не скажу Сержу об
