но то была явная подделка, а эта… Поистине «Голубой, как небо, звонкий, как гонг, прозрачный, как стекло, и тонкий, как бумага», – так говорили о фарфоре династии Мин. Поставь, пожалуйста, в мою коллекцию!
– Нет, бабуль, завтра.
– Почему завтра?
– А потому, что завтра у тебя будут как минимум трое подозреваемых. Мы срежиссируем преступление века – «Искушение фарфоровой пиалой»! Потом ты его расследуешь, утрешь нос деду, – да-да, думаешь, я не вижу, как ты всё время пытаешься… Ну и напишешь офигенный бестселлер, основанный на реальных событиях…
– Подожди, а о каких подозреваемых идет речь?
– Во-первых, гости, во-вторых – Софья. Придёт же она тебе помогать? А гостей ведь двое?
– Да, моя бывшая сокурсница с мужем. Мы после университета раза три только и виделись.
– Ясно. А ты о них что-нибудь знаешь?
– Немного. В Испании сейчас живут, апартаменты там купили. Вот и всё, пожалуй. Но не на них же экспериментировать?!
– Ты сама говоришь, что «все способны на преступления: разница в мотивации и пределах приемлемости», – подражая голосу Евгении, пропела Дашка.
– Это так, однако…
– Никаких «однако»! Эксперимент века начинается. Время пошло! Да не боись, бабуль, я всё спланирую, – Дашка чмокнула её в щеку и поскакала разрабатывать план захвата в детективную ловушку троих ничего не подозревающих потенциальных жертв.
В гостиной было свежо: окна в сад предусмотрительно распахнули, и лёгкий аромат садовых роз, витающий над изящно, не по-дачному сервированным столом, создавал атмосферу изысканности и старомодного застолья.
– Бабуль, гости пришли! – раздалось предвкушающее интригу Дашкино сладкоголосье.
В комнату не вошла, а вплыла Мадлен, занимая пространство, подобающее её 56 размеру. За ней следовал аккуратненький, кругленький мужчинка с юркими глазками и доброжелательной улыбкой, не сходящей с его лица.
«Интересно, он её иногда снимает? Или она всегда при нём?» – подумала Дашка. Вопрос, к счастью, остался неозвученным.
– Мой муж Анри, – представила его Мадлен. Мужчинка с благоговением припал к руке Евгении. Дашка чуть не зашлась хохотом: на фоне высокой и худой бабули он выглядел Карлсоном без пропеллера.
– Присаживайтесь, – пригласила Евгения, – поболтаем, столько лет не виделись…
Первоначальная скованность перешла в тёплые воспоминания. Подруги смеялись, сплетничали о сокурсниках, говорили о сегодняшнем несколько скучноватом быте.
– Ты, слышала, детективы пишешь? Скольких за это время в бетон закатала? – иронично спросила Мадлен.
– Ладно тебе, я незлобивая, трупами не разбрасываюсь, – усмехнулась Евгения, плеснув в стаканы виски, – вот критики наслушалась от внучки…
– Не бери в голову, они сейчас совсем другие, – успокоила подруга, – а нам на пенсии непременно хобби надо иметь.
– А ты чем увлекаешься?
– Я люблю антиквариат, винтаж, всякие штучки-дрючки… собираю по возможности…
В комнату вошла Софья, держа в руках коробку с пиалой, и, бесцеремонно прервав гостью, обратилась к хозяйке:
– Евгень Санна, а это куда? Опять задарили? В «фарфоровое царство» поставить, что ли?
Сонечка Ручкина, приходящая домработница, полагала, что её хозяйка не в меру высокомерна и снисходительна к окружающим эдакой противнейшей для простого народа интеллигентской вежливостью. «Милочка, будьте так любезны… А не могли бы вы…» и прочие инсинуации в этом роде. «Старая извращенка! Нет, чтобы по-простому: подай, достань, принеси, – так выкаблучивается, на место указывает: тебе-де до меня…» – Сонечке порой хотелось выругаться. Но не осмеливалась.
– Так куда пиалу-то? – повторилась она.
За спиной ахнули:
– Софья, осторожнее, ты же даже не соображаешь, до чего дотрагиваешься! – появившаяся как чёрт из табакерки Дашка с ужасом смотрела на Соню.
– А до чего такого я дотрагиваюсь? – возмутилась Сонечка.
– Это же Chicken cup! – с придыханием прошептала Дашка. – Известнейшая фарфоровая пиала с историей!
– С какой ещё историей? – Сонечка была слишком раздражена, чтобы говорить сдержанно, как подобает воспитанной прислуге.
– Это пиала из коллекции восьмого императора Китая. Из Династии Мин, Чжу Цзянь… как её, Цзяньшэнь. Спроси у бабули.
– Ну-ка, Софья, покажите, – вмешался до этого тихо дремавший в кресле Анри. – Да, пожалуй, это Chicken cup, куриная чашка, расписанная в технике доуцай, вот клеймо на донышке внутренней стороны, видите? Шестизначный знак Чэнхуа, окрашенный в сине-белую глазурь. Одна из таких пиал была даже продана в Гонконге на аукционе Sotheby’s, кажется, в 2014 году.
– И за сколько? – поинтересовалась Сонечка, – за 100 долларов?
– Ошибаетесь, Сонечка, за миллионы долларов. Даже имитации, реплики таких пиал стоят больших денег. Но позвольте спросить, драгоценнейшая Евгения Александровна, как она к вам попала? – задумчиво произнёс Анри, осматривая пиалу.
– А это бабуле вчера её бывший аспирант прислал из Китая. Он сейчас крутой учёный.
– Но какая-то она неказистая, с дурацкими курочками и петухами, таких много… – пробурчала Софья.
– Тогдашняя минская династия любила эту тематику: петушки, курочки и цыплята символизировали «счастливую и естественную жизнь на лоне природы», а петух в окружении семейства был олицетворением крепкой семьи, – пояснила Мадлен. – И сколько же у тебя таких сокровищ, показывай своё «фарфоровое царство», подруга, хочу посмотреть…
– Бабуля обожает фарфор, сама отовсюду привозит, да и дарят ей постоянно: ставить уже некуда, – пояснила Дашка.
– Но такую дорогую пиалу держать на даче… – Мадлен вопросительно посмотрела на Евгению.
– А завтра родители приедут и в город заберут, ведь так надёжнее, бабуль?
Евгения пожала плечами.
Надо же, уже года три Сонечка, чертыхаясь, протирает это «фарфоровое царство»: достаточно большую коллекцию вещиц из хрупкого, полупрозрачного материала. Но могла ли она представить, что они стоят таких денег?! Уже давно все разошлись: Дашка – в свою комнату, Мадлен и Анри остались ночевать в гостевой, а хозяйка удалилась в кабинет. Сонечка же, убирая со стола, не могла думать ни о чём другом, кроме как об этой дорогущей пиалушке.
– Ну почему одним – всё, а другим – кукиш на блюдечке? Разве это справедливо? – искренне сокрушалась она. – Вот на кой чёрт хозяйке эта пиала? Если не продаёт, то деньги ей без надобности…
Придя домой в незатейливую однушку, Сонька застала своего «бойфренда» в глубочайшей меланхолии и полном раздрае.
– Всё пропало, Софья, они меня закопают, кинули, сволочи, теперь вовек не расплатиться…
Любовник был, несомненно, хорош: даже в таком подавленном состоянии красив был, подлюка, неимоверно. Сонечка умилилась.
– Ну не расстраивайся, сегодня они тебя кинули, вчера ты их. Баланс.
– Какой, к чёрту, «баланс»!
– Но ты тоже там что-то подделал…
– Что ты понимаешь! Я в своё время диплом по философии защищал на тему феномена обмана! Так знай, что это важнейший аспект жизнедеятельности! Даже выдающимся личностям приходится лгать… Главное – действовать в рамках социальных норм. Вот скажи: это правильно, когда у одних – всё, а у других – ничего?
– Конечно, нет, – оживилась Сонечка. Глядя на него, она думала: «Боже, хорош-то как! А умён! И за что мне такое счастье привалило?»
– Успокойся, Володенька, всё образуется.
– Ничего не образуется. Два дня сроку…
– Постой, Вовчик, я тебе сейчас кое-что расскажу, а там посмотрим.
Сонечка почему-то шёпотом поведала ему о фарфоровой пиале.
– Так вот скажи: если нам деньги позарез нужны, то разве не справедливо будет её… экспроприировать?
– Соня, ты дура? – патетически возмутился возлюбленный. – И ты молчала? – его возмущению не было предела, взгляд испепелял всё в радиусе как минимум трёх-пяти метров.
– Её только вчера прислали, а завтра вечером могут увезти…
– А она не врёт, что чашка такая дорогая?
– Да ты что, подруга её, Мадлен, да и муж её, такие прибабахнуто-образованные, в искусстве разбираются, он даже клеймо показал на этой пиале. Из них, как и из хозяйки, культура так и прёт, даже я нахваталась.
– Оно и видно, – саркастически произнёс любовник. – Ладно, что с тебя взять: ты хоть и Сонька Ручкина, но отнюдь не Золотая ручка. Придётся тебя натаскивать.
– Куда натаскивать?
– На подвиг во имя справедливости готовить. Ты у хозяйки до этого что-нибудь брала?
– Да так, по мелочам, она и не замечала никогда.
– Ну, значит, с моральным аспектом не заморачиваемся. Сразу к делу. Завтра утром возьмёшь её и вынесешь, я у ворот буду. Думаю, хозяйка твоя и не заметит.
– Я боюсь…
– Боится она… Ладно, сам ночью смотаюсь, ключи же у тебя есть?
– Есть, но…
– Без «но», расскажи лучше, какая она с виду, эта чашка, а то я в фарфоре – ни бе
