остается фактом: там его слово закон, а его жест – приказ. И теперь, кажется, он здесь, крадется в город во мраке ночи, как собака, которая была хорошо побита колючей палкой и теперь дрожит от страха.
– Чего он боится?
– Чего? Я скажу тебе, мой сердечный друг. Это последний шанс для Ди-Ди завладеть нетронутой землей. А что касается Чартерной компании, то – вах! – Он насмешливо щелкнул пальцами.
– Возможно, ты прав. Попытка не пытка. Я иду с тобой, Махмуд!
– Нет. Я должен пойти один. Помни, что Дарваиш Уккхаб обладает множеством связей. Связей, силу которых я уже испытал на себе. У меня как-то была возможность столкнуться с ним лицом к лицу в Варанге. А что касается Леопольда де Соуза… – Он остановился, задумчиво усмехнулся и продолжил: – Он тоже…
– Я не хочу знать, Махмуд, что связывает тебя и того португальского мошенника. Ты знаешь, что я не одобряю некоторых твоих методов.
– Тогда оставайся здесь в своей благочестивой праведности.
И араб ласково улыбнулся шотландцу, который улыбнулся в ответ.
Глава III. Наварро Д’Албани
Десять минут спустя, в одних носках, держа в руках желтые кожаные тапочки, Махмуд Али Дауд бесшумно ступил на заднюю веранду Гранд-отеля. Затем стальная рукоять кинжала оцарапала стену. Дауд взмахнул кнутом, ударив изо всей силы мускулистой рукой по курчавой голове галла, мальчика-слуги, ночного караульного, чьи очертания неясно вырисовывались в темноте. Мальчик упал, взвыв от сильной боли, но почти сразу же затих, так как он услышал низкий, даже невозмутимый голос араба:
– Тихо, щенок. Молчи, безымянное существо без чести и родословной. А то…
Слабый ответ раздался внизу. Галла поцеловал ноги араба со словами:
– Моя жизнь в твоих руках, великий!
– Да, так и есть. И не забывай об этом.
Даже Донаки, который знал Африку, арабов, а в особенности своего партнера, был бы поражен, увидев подобное.
Не обращая никакого внимания на поклоны мальчишки, Махмуд Али Дауд подошел к запертой задней двери и громко постучал в нее. Он постучал во второй раз. Но ответа не последовало, не последовало ни звука, ни движения, никаких признаков жизни – ничего, кроме темной африканской ночи, которая сгустилась вокруг него, как слизистые щупальца зловонного болотного монстра. Где-то вдали послышался отрывистый звук барабана – сигнал, посылаемый с побережья поселенцам. Дауд взял свой кинжал, осторожно просунул широкое лезвие между дверью и косяком, надавил, нажал и с силой толкнул. И вдруг быстро отпрыгнул в сторону – внезапно внутри что-то ярко блеснуло, нож проскользнул мимо его правого уха и вонзился прямо в дверь.
Араб насмешливо улыбнулся и поклонился со словами «Салам Алейкум».
– Вот так ты встречаешь своего друга? – продолжил он, нащупывая кинжал. – Особенно… – в его словах послышалось угрожающее, кошачье мурлыканье, – особенно такого друга, как я, того, кто держит твою жизнь на острие языка? И помнишь, что говорят про арабов? Мы наделены «языком без костей», извилистым языком, мы болтуны и пустословы. И, возможно, даже самое незначительное мое слово полетит на крыльях прямо к уху начальника колонии, – остановился он, но затем продолжил: – Мой друг, вы опрометчивы, вам недостает осторожности и…
– Замолчи, Махмуд! – прервал его португалец, чья правая рука только что бросила нож; рука застыла в том же положении, как при броске, со слегка согнутыми пальцами, немного раздвинутыми в сторону, он словно остановился, не завершив движения.
– И вправду, дорогой Леопольд, – ответил Дауд, войдя в комнату и плотно закрыв за собой дверь.
Он наблюдал за происходящим яркими, насмешливыми глазами, как детектив, способный к аналитическим умозаключениям, который пытается правильно истолковать ситуацию.
За столом сидел незнакомец, описанный М’Кинди. Он закрыл лицо руками и тяжело вздохнул. Воздух вырывался из легких с отрывистым, сильным звуком, и плечи, с которых соскользнуло одеяло галла, ритмично поднимались и опускались.
– Ты даже не знаешь, как приготовить собственную пилюлю опиума, мой дорогой друг Леопольд, – араб саркастично улыбнулся, – ты слишком тщательно смешал сок мака с соком потерявшего аромат ваточника.
– Ну, – ответил португалец, засмеявшись, – я…
– Я знаю. – Дауд указал на мешочек из леопардовой кожи, в котором находилось несколько дюжин огромных, необработанных алмазов. Они должны были выпасть на пол, когда владелец отеля бросил нож на звук открывающейся двери.
– Ты прав, – согласился де Соуза, на этот раз уже нагло улыбнувшись, – есть причина. И… – жадный блеск появился в его черных глазах, – они мои! Мои! Я…
– Подожди. – Махмуд Али Дауд высыпал камни себе на руку, отдал де Соуза два алмаза, остальные сложил обратно в мешочек, который водрузил обратно на стол. – Вот этого тебе достаточно.
– Нет-нет-нет. Мы можем их поделить! Я был первым, кто…
– Молчи, щенок, – презрительно прервал его араб, – мне не нужны эти алмазы. Я ищу более крупную рыбу. Замолчи! – прогремел голос Дауда, когда португалец попытался протестовать. – И помни, я болтун и пустослов и при этом очень хороший друг начальника. Так что в твоих интересах сказать мне правду. – Араб пристально посмотрел на португальца.
– Что? – Слово слетело с его губ; он казался оскалившейся дикой кошкой, которая боится твердого, безжалостного взгляда больше, чем хлыста укротителя.
– Ты знаешь этого человека?!
– Нет.
Араб подошел ближе. Его глаза сузились. Он выпятил подбородок так, что короткая, хорошо подстриженная борода вытянулась вперед, словно меч. А пальцы крепко сжали рукоять плети.
– Говоришь ли ты правду? – потребовал он ответа у португальца.
– Да-да-да! – Не было никакого сомнения в том, что тот говорил искренне.
– Как же тогда это случилось с тобой? – последовал вопрос.
– Я не знаю. Я знаю только то, что он мне сам сказал. Он слышал обо мне.
– Да разве есть хоть кто-то на западном побережье, кто мог не слышать о тебе? – последовал саркастичный ответ.
– И… – продолжил де Соуза, ответив довольной улыбкой на замечание араба, – он предложил мне эти камни, если я спрячу его здесь, дам ему одежду, затем переправлю его отсюда на первом же судне, но так, чтобы никто ничего не узнал. И… ну…
– Я понимаю. Ты, будучи псом без чести, веры и даже морали, возомнил, что гораздо выгоднее подмешать ему маленькие пилюли опиума, которые были нужны ему, дабы успокоить потрепанные нервы. А затем обчистить его и забрать все, что у него есть?
– Безусловно, – ответил португалец довольно черство.
– Действительно, чего и следовало ожидать! Стервятник вернулся к своей мертвечине, а муха – к навозной куче. Теперь иди. Этот человек – мой друг. Я должен с ним поговорить и выполнить то, чего он хочет. И еще раз напомню, что у меня «язык без костей», а
