обряда. Могла ли ведьма наслать какое-нибудь проклятие?
– Здесь другое, – радость Афанасия от найденной реликвии угасла, он нахмурил лоб и потер его ладонью. – Часы созданы магом и строго следят за балансом. Они теряют силы, когда маг погибает от рук ведьмы. Таков порядок. Пока ведьма не исправит ошибку, часы ничем не будут отличаться от тысячи других. Их хороших новостей у меня одна – та, что пыталась сделать обряд, решает трудную головоломку, поэтому до сих пор не нашла вас.
– Погиб мой брат, – Марк, озверев от ненависти, стукнул кулаком по столу, ощущая, как в глазах колются слезы. – Я даже не знаю, кто виноват! Мне абсолютно до лампочки, какую она там решает головоломку, но когда-нибудь эта сука попадется, и я собственными руками сверну ей шею.
– Погоди, не горячись. Ей нужно найти двух ведьм. Одну для баланса, другую для обряда. Поэтому она затаится, и ты только потеряешь годы в поисках. Ей, понимаешь, необходимо, чтобы Нелли жила размеренной жизнью и родила девочку. Не надо объяснять, зачем?
– Не надо, – побледнел Марк, успокоившись после гневного приступа. – А другой способ восстановить баланс есть?
Афанасий почесал затылок.
– Мелькнула у меня в голове одна мыслишка, как можно провернуть наши дела, чтоб всем хорошо было. Коли не подкачаешь, расправимся со злодейкой. Ну, так как? Слушать будешь старого, либо поедешь? Дело-то не быстрое, времени потребует и терпения.
Марк разглядывал линии на своих ладонях, словно его судьба сейчас зависела только от символов на коже.
– Рассказывайте, – утвердительно кивнул он и горько усмехнулся. – Все, что я боялся потерять, давно уже потеряно.
Глава 18
Когда я открыла глаза в свой первый рабочий день, то увидела за деревянной рамой густой туман. Всю ночь по крышам барабанил дождь, наигрывая знакомую с детства мелодию спокойствия и безмятежности, отчего мой сон был крепким и долгим. Уснула вчера около десяти с книжкой в руке, а встала лишь со звонком будильника. Я открыла форточку, и влажный воздух ворвался в комнату, наполняя ее свежим дыханием осени. У окна росли березы, и подоконник сплошь засыпали мелкие желтые листочки. После дождя они промокли, и их сладковато-терпкие нотки кружились в палитре других ароматов: сырой, после дождя, земли, утренней прохлады, мареве тумана и спелых яблок, упавших с дерева, уже успевших подпортиться от влаги.
На кухне, как всегда, никого не оказалось. Я заводила будильник пораньше, стала понимать, что не люблю суету: все-таки больше года прожила в квартире одна. Но один человек к моему чаепитию все же присоединялся каждый день, за исключением субботы и воскресения. Она работала в той же школе, куда устроилась я, вела сразу несколько предметов – изобразительное искусство, черчение и музыку. Звали ее Тома. У нее было круглое, смешливое лицо и очень добрые глаза, короткие, рыжеватые волосы, часто растрепанные с утра, торчали во все стороны, как лучи солнышка. Она приносила к завтраку жестяную круглую коробочку с печеньем и угощала меня. Я ценила ее заботу обо мне, ценила наше утро, проведенное в тихой беседе, когда все соседи еще видели сны, мы могли поговорить обо всем на свете. Кроме, конечно, тайны, оставленной в Вологде.
Сегодня Тома зашла на кухню и, продемонстрировав мне новенькое, василькового цвета платье с белым кожаным пояском, подчеркивающим ее точеную фигуру, спросила, слегка смущаясь:
– Как тебе? Не слишком ли яркое?
– По-моему, ты в нем просто сногсшибательная! – поднялась я с табуретки, оглядывая ее наряд.
Тома густо покраснела от комплимента, потом всплеснула руками и вышла. Вернулась она с маленьким тортом, украшенным сверху белой глазурью и дробленым фундуком.
– Вчера испекла для нас. С днем знаний тебя, Нелли! Не стесняйся, налегай.
– Ну, ты даешь! – с восхищением протянула я. – Настоящая мастерица. Я ни разу не пекла торты сама.
– Да брось, ничего сложного в этом нет. Расскажи лучше, как вчера встреча с директором прошла? Андрей Германович принял на должность завхоза?
– Нет, он отказал, – вспомнился мне вчерашний неприятный разговор. – Он и на кружок не особо-то ставить хотел, ругался с завучем. Потом программу посмотрел, успокоился вроде. Типа на испытательный срок берет. Если бы ты не помогла написать, наверное, осталась бы вообще без работы.
– Помнишь парнишку у нас на вахте, Евгением зовут? Он поступал в том году на педагога по истории, но пролетел по экзаменам. Не хочешь заняться его подготовкой?
– А сам он того хочет? Было бы у него желание, а взяться могу.
– Женя сын одного из наших педагогов. Она в начальной школе ведет занятия, а отец его вахтами зарабатывает. Я слышала, что его мать ищет репетитора, но за цену, что она предлагает, не берется никто. Мне подумалось, если тебя не взяли на полную ставку, может, возьмешься…
– Хорошо, что сказала. Мне любой заработок не помешает. Опыт есть, я в городе уже подрабатывала репетитором, готовила к экзаменам, – ободряюще кивнула я Томе и ложкой зачерпнула еще кусочек наивкуснейшего лакомства. Она размешала сахар в чае и с нерешительностью подняла на меня взгляд, в нем читался вопрос, который Тома не решалась озвучить. А я ее не торопила. Тогда она попыталась совершить первую смелую попытку расспросить меня:
– Прости за мое любопытство… Ты никогда не рассказывала, но люди говорят… – Тома вновь покраснела и спрятала лицо за кружкой.
– Что они говорят?
– Да, ну, глупости. Неважно, – отмахнулась она.
– Спроси прямо, люди много чего треплют, а ты будешь знать правду.
– Ты тайно встречаешься с тем мужчиной из медной мастерской дядьки Василия? – прошептала Тома с оглядкой на двери.
Я рассмеялась. Только в смехе проглядывала грусть. Зачем остался Марк? Остался и ни разу не заговорил со мной. Несколько раз мы сталкивались с ним лицом к лицу, но ничего не в силах были произнести помимо сухого приветствия.
– Нет, неправда. Я на самом деле приехала сюда с ним, мы дружили. У Марка тяжелый характер, ссоры у нас случались часто. В последнее время мы и вовсе не общаемся.
– Разве он тебе не нравится по-другому? Как мужчина? Мне показалось…
– Нет, – торопливо перебила я ее, – у меня не возникало подобных мыслей.
– Кого же он поджидает каждый вечер, здесь, у общежития?
Я подавилась чаем и зашлась кашлем от неожиданной новости. Неужели он ищет встречи? Я представила Марка, разгуливающего в листопадных сумерках рядом с подъездом, у полусгнившей лавочки. Он курит одну сигарету за другой, около него повисает сизое облако дыма. От каждого хлопка двери Марк вздрагивает, прячется в тень, подальше от рыжего света фонаря, дрожащего в блестящих лужах. Гордость. Она мешает ему дернуть ручку на себя, подняться по лестничному пролету на третий этаж и позвонить в квартиру, рядом с которой красуется граффити «Жизнь – тлен». Гордость не позволяет извиниться, признать неправоту. Но мне уже не нужны такие признания. Когда ценишь дружбу, готов поступиться некоторыми принципами. Если бы он пришел и сверлил бы молчаливым взглядом стены, я бы смогла оценить даже этот шаг, как шаг навстречу. Но простить лишь за то, что Марк караулит вход в общагу, готовясь дернуться с места, едва заслышав мой голос… Ага, сейчас. Как бы ни было трудно, я не подойду.
– Сеет слухи, привлекает к себе внимание, – ответила я ей. – Будь добра, если спросит обо мне, не рассказывай ничего.
– Хорошо. Ты не сердишься за мое любопытство? – заглянула мне в глаза Тома и сменила тему, чтоб
