нельзя, нет, и каждый эту границу устанавливает для себя. Один убьет животное просто так, другой нет. Переживания сдвигают границу в экологически полезном направлении, хотя с виду и излишни. В них проявляется экологическая мудрость. Поэтому нужны и экологическое сознание и экологическая совесть (что, впрочем, этимологически одно и то же), и совесть может быть основой для знания.
Помимо разумной, существует и моральная необходимость, и эти вещи не обязательно совпадают. Имеется в виду моральная необходимость мучиться, даже если то, что делаешь, необходимо с точки зрения разума. Это нужно для нравственного здоровья самого человека. Современные писатели (например, В. Крупин) правильно говорят о нравственной ответственности любого вторжения в природу. Понять, что уничтожение природы — абсолютное зло, а ее частичное уничтожение, причинение вреда другим жизням, какими бы при этом соображениями ни руководствовались, — зло относительное, и оно должно быть меньше добра по отношению к природе — главное в этических аспектах экологической проблемы. Если знание есть категория гносеологическая, то совесть — категория нравственная, и без взаимной вести невозможна гармония человека с природой. Этим определяется нравственное условие гармонизации взаимоотношений природы и общества.
В подтверждение концепции «относительной этики» приводятся, в частности, экспериментальная деятельность И. П. Павлова и даже его подлинные слова из дневников об испытанных им внутренних переживаниях, что, однако, противоречит данной концепции. Утверждают, что поставленный Павловым памятник собаке — нравственный образец отношения к подопытным животным, упуская из виду, что сооружение этого памятника никакой необходимостью, помимо моральной, не вызвано.
Конечно, чтобы соответствующее отношение стало составной частью мировоззрения человека, самих по себе разговоров об экологической этике мало. Должен произойти мировоззренческий сдвиг внутри человека, а он не следует автоматически после прочитанной книги или прослушанной лекции. Так было всегда, но если раньше формирование мировоззрения у многих людей происходило через отношение к другим людям, то теперь побудительным мотивом может стать осознание ценности природы. Подобный процесс показывает художественная литература, демонстрируя связь экологической проблемы с эстетическими аспектами культуры.
3. «Также и по законам красоты»
Рассуждения о гармонии познания и преобразования природы вызывают возражения такого порядка, что гармония это-де скорее что-то, имеющее отношение к поэзии, искусству. Исторический обзор, проведенный в первой главе, показывает, что некогда понятие гармонии играло важнейшую роль и в практической и в познавательной сферах различных культур. По словам архитектора И. Жолтовского, тема гармонии — единственная, которой жива человеческая культура. На примере античного мира это прекрасно показывает А. Ф. Лосев в своей многотомной «Истории античной эстетики». Космос для древних греков по самой этимологии слова означал прекрасное, гармоническое устройство мира, а не просто все то, что находится за пределами земной атмосферы.
Собственно сама эстетика как особая дисциплина сформировалась тогда, когда прекрасное ушло из наиболее важных практических и познавательных отраслей культуры и понадобилось отвести ему особый совсем не «красный» угол. А ушло оно потому, что при внутренней противоречивости человека и его отчуждении от природы трудно стало воспринимать красоту. Маркс писал, что торговец минералами «видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу минерала», и только гармонически настроенная душа, по словам Шеллинга, по-настоящему способна к восприятию искусства (добавим, и красоты вообще).
Плоды разделения практики и эстетики ощущаются до сих пор в требованиях специалистов, занимающихся конкретными областями преобразования природы, что не следует в их дела вмешиваться, скажем, писателям, т. е. людям, работающим в наиболее эстетически значимых в настоящее время отраслях культуры. Подобные требования, вполне исторически объяснимые, по сути своей не правомерны, поскольку эстетические, как и этические, соображения не нечто постороннее по отношению к практическим и познавательным целям, а, напротив, представляют собой их существеннейший аспект.
Говоря об эстетическом, вспоминают прежде всего произведения искусства, которые творят и оформляют художественно значимые переживания человеком окружающей действительности и его внутреннего мира. Прекрасное в произведениях искусства отражает красоту природы и человека, вместе с тем оставаясь, конечно, творением качественно нового мира, причем внутренняя его гармоничность соответствует гармонической направленности души художника. Шеллинг различал органическое произведение природы как представляющее собой первозданную нерасчлененную гармонию и произведение искусства — гармонию, воссозданную художником после ее расчленения. Художник воссоздает и творит мир как художественное произведение.
Искусство всегда чутко отзывалось на все новые ситуации в мире человека и мире природы, отражая и познавая их (как и наука) и создавая в то же время новые ситуации. Надо со всей четкостью уяснить, что искусство есть тоже форма познания, и когда, скажем, писатели выступают в защиту природы, то они руководствуются не только эмоциями, но и знаниями, как приобретенными извне, так и полученными ими самими. В некотором смысле искусство всегда в точке глубинного знания, там, где познается душа, свобода, язык и любовь природы, но знание это интуитивное, и его невозможно выразить в строгих научных терминах, а порой трудно передать и обычной мыслью (отсюда утверждение поэта «мысль изреченная есть ложь»). Чем глубже познание художника, тем сложнее это сделать. В этом смысле наука продвигается пусть медленно, но верно, и ее знание очевидно и общечеловечно (впрочем, данные особенности не следует абсолютизировать). Наука и техника относительны, поэтому в них и наличествует прогресс; красота и мораль абсолютны, поэтому их достижения вечны.
Искусство всегда уделяло большое внимание изображению природы (вспомним хотя бы великолепное описание природы Тургеневым, творения художников-пейзажистов и т. д.). В фольклоре, как справедливо замечает М. А. Некрасова{51}, природа всегда выразитель Красоты, Добра, она слита с нравственным миром и поэтому выступает как критерий человеческих ценностей. Внутренняя гармония естественного и искусственного в художественном произведении обеспечивает гармонию экологии и эстетики. То, что последовательнее всего встало на экологические рельсы искусство, подтверждает, что эстетика (а в искусстве эстетическое выражено полнее, чем в других отраслях культуры) внутренне близка экологии.
Можно ли в таком случае утверждать, что искусство, как и наука и техника, должно на современном этапе взаимоотношений человека и природы внутренне перестроиться в плане экологизации? Что это может означать? Появление нового, экологического жанра или изменение содержания традиционных жанров? На наш взгляд, и то и другое.
Писатель Ю. Трифонов отрицал необходимость специфической экологической литературы на том основании, что природа всегда присутствовала в художественных произведениях. Конечно, в определенной мере это так, но само по себе изображение природы не основное для экологической литературы, поскольку последняя ориентируется на изображение и познание именно взаимоотношений человека и природы, что особенно важно в эпоху, когда эти взаимоотношения приняли глобальный, интенсивный и подчас кризисный характер. Можно возразить, что любое изображение природы есть, в сущности, изображение взаимоотношений человека и природы, поскольку для того, чтобы стать интересным для
