реальность, и я иду за ними след в след, в глубину, слева направо, и мы всё никак не можем прийти. И седой старик — Время — всё смотрит на нас сквозь холодные звёзды. И страшишься наступления темноты, и не хочется ложиться, но нельзя же совсем не спать: И снова — ночь. И снова — каменные стены.
— Каменный муравейник: — согласился Аменаа, пожимая плечами. — Но как вы здесь умещаетесь?
— Можешь удивляться, но никто никому не мешает даже сейчас, когда столько народу отовсюду сошлось. Может быть, это — от каменных стен? Камень надёжно отделяет даже самый малый закуток. Всегда можно уединиться.
Они пришли. Воин отступил, давая дорогу. Приам и Кассандра поставили свои светильники на пол и начали возиться со сложным потайным засовом, ключ от которого Приам захватил с собой.
Отодвинулось что-то за окованной деревянной дверью, её тёмное полотно ушло в глубину, и открылась Сокровищница. Вступили в гулкий тёмный покой и затворили за собой дверь. Туго, нехотя — она подалась и закрылась.
И засов замкнул её.
— Очнись! Да очнись же! — сказал кто-то, и я почувствовал, как меня дёргают за рукав.
— Да он лунатик! — сказала Виола с польским акцентом, который вдруг выделился в гулком подземелье.
— Лунатики белым днём по Коломне не ходят, — мягко возразила Ирэн. — Они ходят ночью. Это не лунатизм, Виола. Это ясновидение.
— Кто здесь ясновидящий? Этот наш чумовой литератор?
— Ты дура, Виола. Говорю тебе — он ясновидящий. Что ты видишь, Август?
— Подземелье! Это сокровищница Трои, она вся уставлена сундуками. Здесь Приам, Кассандра и этот, египтянин, как его?..
— Сокровищница Трои в Маринкиной башне, — кивнула Виола. — Очень интересно.
— Да помолчи ты, ради Христа! — застонала Эйрена. — Зачем ты пришёл в Сокровищницу, Август? Мы скрытно сопровождали тебя от дома до подземелья. Зачем ты пришёл в Сокровищницу?
— Пояс!..
— Что?
— Пояс, пояс! Понимаешь — драгоценный Пояс!
— Да, да; что с ним?
— Они его потеряют. Я знаю — они его потеряют. И я должен им сказать, чтобы они его получше закрепили, что ли: В общем — что-то сделали, чтобы не потерять. Но я никак не могу им сказать это. Они не видят меня, хотя вот же они, рядом, — смотри.
— Это отражение временны́х пластов. Зеркала́ дракона: время дробится и бесконечно повторяется. Где-то должен быть другой ход, здесь заклинило. Смотри, Август! Перед тобой — Кремль! перед тобой — Акрополь Коломны! Куда надо идти? Где время колеблется? К кому обратиться?
— У Собора! За алтарями у Собора!.. — забубнил я. — У Собора — дом в пять окон:
— Целер! Я так и знала. Завтра пересекаются циклы; мы попробуем пробиться к нему через астрал.
— Да ты что, Ирка? Это же невозможно!
— Не зли меня, Виола, не говори глупостей. Это совсем не трудно. Мы просто поведём его. Как сегодня.
Заранее приготовлены были мешки и много холстины, чтобы не повредить драгоценные вещи. Раскрыли все сундуки разом, бегло — почти вслепую — находили предметы и складывали их в холщовую утробу. Мешки держал Аменаа; Кассандра и Приам быстро отбирали вещи и заворачивали их, перед тем, как бросить в зияющую глубину.
Сверкали вынутые из темноты золотые чаши, цепи, нагрудные украшения, венцы, золотые накладки для оружия — тонкой работы, и так отшлифованные, что казалось, будто их смочили прозрачным маслом.
И среди этого золотого сверкания и цветного блеска драгоценных камней — египтянина поразили несколько огромных слитков золота. Они представали в виде бараньих шкур — такой тонкой работы, что даже пряди сделаны были, и в этих прядях различалось красивое витьё золотых волос.
Кассандра подносила Приаму ларцы из дорогого благовонного дерева. Тут были алмазы величиной с орех, прозрачней самой чистой росы, аметисты цвета слегка разбавленного вина, бирюза, которая рождается из костей умерших от любви, и рубины, горящие внутренним огнём.
В отдельном ларце хранились серьги, у которых всё поле покрыто мелкими цветами из разнопородного золота, и каждый лепесток при малейшем движении играл и переливался.
Было нагрудное ожерелье — чудесная пектораль с изображением пира богов. Небожители улыбались друг другу, точно живые.
А вот — зеркало, украшенное искусной гравировкой, и волшебный амулет с ликом Афродиты, заставляющий людей терять голову от любви.
Вот тяжёлый царский венец: чеканные золотые ветви, точно увитые гладкой лоснящейся лентой.
Вот литой узорчатый скипетр в огромных алмазах.
И вот, наконец, Пояс Власти — золотой пояс из семнадцати звеньев, из семнадцати камней, и на каждом — свой зверь; он был холоден, тяжёл, и походил на ледяную змею.
— Пояс Власти… — прошептала Кассандра.
И застыла.
— Что с тобой? — спросил её Приам.
— Показалось… Мне что-то почудилось! Какая-то мысль, или видение, но я не могу понять — к чему? Слишком всё коротко. Мгновенно.
— Что за видение?
— Как будто голоса, как будто тени… Вот здесь, сейчас. И вокруг — каменный Город. Большой. Больше, чем Троя.
— К чему это?
— Не знаю. Я почувствовала, что это уже было однажды. Да, это было. И, боюсь, не один раз.
— Это болезнь…
— Может быть, может быть, отец мой…
— Ты устала? Отдохнём?
— Нет, нет. Надо закончить нынешней ночью.
Заполненные мешки жрец затягивал верёвкой и прошивал, а потом запечатывал смолой и на смоле делал оттиск рисунчатой печатью.
Когда всё было закончено, Кассандра обратилась к царю:
— Я думаю, надо оставить вещи здесь, пока не соберётся сопровождение. А мы тем временем возьмём последнее сокровище Трои.
— Ты о чём?
— Эгида. Разве ты забыл о ней?
— Что ты говоришь, сумасшедшая? Без священной Эгиды богини Афины Трое не устоять.
— Трое не устоять в любом случае, — тихо сказала Кассандра, сворачивая кусок пурпура — тонкой ткани, выкрашенной драгоценной краской; тёмно-красная, с лиловым отсветом, ткань казалась в сумерках чёрной кровью.
— Бери последний мешок, Аменаа. Идём, царь, времени уже не осталось.
Когда вышли во двор, царь приказал начальнику караула отобрать воинов и лошадей для конвоя. Воин ушёл, а два старика и девушка отправились в храм.
Небольшой, из тяжёлых глыб, закопченный от времени и ладана, храм казался каменным ларцом для Страшной Богини.
Афина стояла в глубине, у ног её тлели угли. Кассандра зажгла два больших светильника, и огромные совиные очи Страшной уставились на пришельцев. Большая чёрно-золотая Эгида священным покровом покоилась на плечах богини.
— Не представляю, как мы будем её снимать… — прошептал Приам, дрогнув.
— Её вовсе не нужно снимать. Это не настоящая Эгида. Это искусный повтор — для людей. Подлинная лежит за на́осом, в тайнике.
Танцующей походкой гадалка зашла за Статую — в узкую незаметную дверь. Там, в темноте,
