его собеседник будет оставаться адекватным и сговорчивым.
Он дал Алексееву шанс, когда позвонил в дверь его квартиры. Алексеев не спешил им воспользоваться.
— Секунду, — стоявший рядом Ильмин дал знак одному из своих специалистов.
Он не даром платил своим людям такие хорошие деньги.
Дверь вскрыли за полторы минуты.
А ещё спустя пять минут бледный и трясущийся Алексеев сидел за столом в гостиной и, обильно потея, очень неубедительно пытался заверить своих незваный гостей, что ни от кого он не прятался. Что у него были дела где-то вдалеке от столицы. Что он только сегодня вернулся, ничего не знает и не понимает.
Герман невольно скосил взгляд на здоровенную спортивную сумку, валявшуюся на диване.
— Надеюсь, вы нас простите, Олег Андреевич, за то, что отвлекаем вас от наверняка важных сборов.
Он дал знак Ильмину, тот кивнул парням, стоявшим за спиной у вибрировавшего Алексеева. Вся компания без лишних слов удалилась в смежную комнату.
— Побеседуем без свидетелей, — Герман выложи на стол телефон, повернул его экраном к собеседнику. — Об этом. Готовы?
На экран он вывел скриншот из видео с камер наблюдения. Из видео, преследовавшего его в кошмарах.
Взглянув на экран, Алексеев совсем побелел.
— Да не тряситесь вы так, Олег Андреевич. Я просто хочу узнать, что здесь происходит. Видите ли, это вы. А эта женщина, которую вы так бережно ведёте по коридору, моя супруга. Представьте себя на моём месте. Уверен, у вас тоже возникли бы вопросы.
Алексеев шумно сглотнул.
— И их стало бы только больше, если бы вам это видео целенаправленно передали, — Герман удалил фото, поставил телефон на блокировку, отложил его на край стола. Всё делал очень неспешно, нагнетая атмосферу и давая Алексееву помариноваться в собственном страхе.
— Видео, заботливо смонтированное так, чтобы я не тратил своё драгоценное время на просмотр многочасовой записи.
— П-послушайте…
— Как раз на это я и настроен, — Герман позволил себе сухую усмешку. — Я слушаю вас очень внимательно.
— Всё, что… всё, что я сделал — это передал видео. Отдал. Меня попросили — я отдал.
Само собой, ответ он давно знал, но любопытно, что ответит ему Алексеев.
— Кому?
Сумрачный взгляд исподлобья.
— Вашей… женщине.
Какой любопытный выбор слов.
— Моей жене вы точно ничего не передавали. Кроме платья в подарок, естественно.
Алексеев замотал головой.
— Да нет же, не… не Лиле… — и сдаваясь перед его пристальным взглядом, поспешно добавил, — Сергеевне. Не Лиле Сергеевне. Вашей… ну… любовнице. Марине.
Так. Интересно.
— Ваша сообщница сама так представилась?
Алексеев заморгал. Этот вопрос явно сбил его с толку.
— Ну… она… она не так выразилась. Она… она сказала, что у вас с женой… что вы только ищете повод. И что она хочет дать вам этот повод.
И дальше слова полились рекой. Алексеев наконец сдался, прекратил запинаться и выложил всё как на духу.
Игнатьева придумала очень простую схему, но она сработала бы — исключительно потому что не требовала никаких хитроумных выдумок и наворотов. Действительно сработала бы, будь для этого благодатная почва.
Она посчитала, что разрушить их брак будет легко. Он многим, включая родителей, со стороны виделся неравным, недолгим и очень хрупким. По их логике, иначе и быть не могло, ведь его не одобряли.
Что думали об этом Герман и Лиля, никого особенно не волновало.
— …она просто сказала, что вас нужно друг от друга избавить. Чтобы не мучились. Говорила, что Лиле… Сергеевне сложно. Что ей нужен кто-то, кто ей больше подходит.
Тут Алексеев заткнулся и покраснел. Ну да, не хотел озвучивать того, что сам себя в более подходящие определил.
— Ну и… она предложила вроде как ускорить процесс. Говорит, вы с ней готовы сойтись, просто повода ждёте. Говорила, что ничего мне за это не будет, — он отёр блестевший от пота лоб и снова сглотнул. — И дала препарат… подсыпать в шампанское. Что-то типа снотворного.
На этих словах, правая рука Германа, покоившаяся на столешнице, сжалась в кулак. Алексеев это конечно заметил и тут же замахал руками.
— Нет-нет, вы н-не подумайте. То есть… я не… я бы ничего не подсыпал вот так, наобум! Я на себе его опробовал. Два раза! Срубало где-то на час, и после даже голова не болела. Никаких побочек, ничего!
Не подумайте…
Он не подумал. Он уже всё решил. Потому что такое… это срок, Алексеев. Это срок и тебе, и Игнатьевой. Уж он об этом, чёрт возьми, позаботится.
Ну а дальше всё ещё проще.
Лилю от пары глотков ожидаемо повело. Она залила платье шампанским. Алексеев помог ей дойти до подсобки, и пару часов она отсыпалась там на диване. Проснулась, сменила платье.
Алексеев специально для камер сделал вид, будто в подсобку отправился не только затем, чтобы коллеге помочь — ремень поправлял специально на камеру.
— А в подсобке чем всё это время занимались?
— Да ничем, — буркнул Алексеев и указал подбородком на телефон. — В Angry Birds играл, новости читал. Как дебил.
Ну надо же какая симпатичная схема…
За вожделенную запись с камеры Игнатьева обещала какие-то связи и возможность всерьёз приударить за Лилей. Себе в награду, конечно, забирала Германа. Очевидно, собиралась приступить к активным действиям, как только начнётся бракоразводный процесс. Собиралась выступить в роли утешительницы.
Сказать, что это откровение его выбесило — ничего не сказать.
Но бесновался он сейчас где-то очень-очень глубоко внутри. Наружу ничего толком и не прорывалось.
Почему?
Всё до предела легко и просто.
Это значило, что всё ложь и подстава.
Что Лиля… господи…
Что теперь ему перед ней в ногах валяться разве что.
Надеяться, что простит.
Герман встал из-за стола, сгрёб со столешницы телефон и даже взглядом своего собеседника не удостоил, когда покидал импровизированную комнату допроса. Теперь им займутся другие люди.
Алексеев ему больше не интересен.
Ему важно прямо сейчас поговорить с женой.
Это и только это теперь имело значение.
Глава 59
Сегодня я сделала то, чего прежде себе попросту не позволяла.
Плюнула на работу.
Позвонила начальству и сказалась больной.
Справедливости ради, после разговора со свекровью я действительно чувствовала себя полуживой. Будто из меня все оставшиеся соки выжали. Причём с особой безжалостностью.
Сейчас даже вспоминать не хотелось, как начинался сегодняшний день. С какой безумной надежды он начинался…
Но жизнь, выходит, до сих пор ничему меня не научила — я по-прежнему во вред себе верила в чудеса.
Всё выровняется, всё наладится, мы и это сумеем пережить.
Хуже всего то, что я никак не могла заставить себя мыслить критично.
