Барон как раз отрезал кончик сигары и запалил её, начав раскуривать.
— Мистер Говард проявил большой интерес к вам троим, парни. В этом вопросе мы с ним, можно сказать, вступаем в определённый конфликт. Я, знаете ли…
Бриджит усадила меня на лавку, не выпуская из объятий. Рики и в нынешнем состоянии по этому поводу умудрился немного обидеться — ничего не сказал, однако зыркнул весьма выразительно. Линку же было пофиг на всё: видать, перед ним забрезжила перспектива избежать поступления в общественный колледж.
— Так вот, я… — продолжил Барон. — …сам заинтересован в развитии студенческого футбола. Уже возникли кое-какие идеи на этот счёт, а учитывая, что я кое-чем обязан «Лепреконам» и моя жена… хм… очень уж полюбила некоторых из них… Смею посоветовать вам хоть и рассмотреть предложение мистера Говарда, но не торопиться с решением.
Я и предложения-то ещё не слышал, какие там решения? Кроме того, лёжа щекой на груди Мамы Бриджит, всерьёз о чём-то думать было затруднительно.
— Особенно это касается тебя, Линкольн. Мне хорошо известно — в заведении, которое представляет мистер Говард, не очень-то жалуют чёрных. И он сам известен определёнными взглядами.
— Полноте, Барон! Я не думаю, что нам с вами стоит развивать эту тему, особенно в данных обстоятельствах.
— Я просто хочу сказать, мистер Говард…
Барон подступил к скауту вплотную. Смерил его очень тяжёлым и недобрым взглядом, но надо сказать — Говард от этого совершенно не смутился, сохранив каменное лицо.
— Я хочу сказать: вы личность серьёзная. Вам ведомы вещи, от которых даже я предпочитаю держаться подальше. Да, вы многое знаете, но… — Барон невежливо выпустил облако дыма прямо в лицо Говарду. — …но вы никогда не знали саму Смерть так близко.
— Что сказать? Рад столь близко с нею познакомиться. Повторюсь, Барон: не хочу обострять что-либо. Я здесь в гостях, ведь Луизиана — ваша вотчина, вне всяких сомнений. Если когда-нибудь посетите Новую Англию, я рассчитываю на…
— Новую Англию? Шутить изволите. Никогда!
— Как вам будет угодно. В любом случае, озвученные мною предложения для мистера Флэтчера и мистера Мартинеса сохраняют актуальность. Вынужден признать… что касается наших порядков… да, в этих словах есть доля справедливого. Быть может, цветные игроки и правда вашим планам на футбол отвечают больше, хотя это весьма спорно. Но…
Мистер Говард посмотрел мне в глаза, и я ощутил то же самое, что от взгляда Барона Самди. То же, но как-то… по-другому.
— …но вы, мистер Романов, сражались на поле не за футбольную карьеру. Я это знаю. Вы тянетесь к знаниям. Вы одержимы этой жаждой, столь хорошо понятной мне и почитаемой наивысшей ценностью среди тех, о ком вы пока не имеете никакого понятия, однако о ком мне, напротив, известно многое. Поэтому…
Он достал из-под полы пиджака желтоватый конверт, запечатанный сургучом.
— …поэтому я советую вам очень вдумчиво рассмотреть предложение о спортивной стипендии в Мискатоникском университете. Не торопитесь с решением. Примите его мудро.
Тогда я ещё понятия не имел о Мискатоникском университете и тех знаниях, которые он хранит, предлагая доступ ко всем тайнам мироздания лишь немногим.
Здесь хочется вернуться к сказанному в начале моего повествования. Если бы я не поднялся на второй этаж El Baron вместе с Мамой Бриджит, если бы чем-то не заслужил благосклонность Барона, если бы не бился против «Нечестивцев» столь отчаянно, если бы не принял тот конверт из рук мистера Говарда…
…моя жизнь, конечно, сложилась бы совсем по-другому.
Но она сложилась именно так, как сложилась, однако это уже совсем другая история. В тот вечер мы с друзьями ещё не приняли никаких решений.
Пока мы просто отвезли Рики в больницу, напевая песню про ирландских мальчиков в зелёном, которая так нравилась Маме Бриджит.
Линк ушёл к остальным — праздновать победу в El Baron, а меня ноги сами понесли по узким улочкам Французского квартала. Перебинтованная грудь почти не болела. Я слушал музыку из каждой двери и каждого окна, смотрел в небо, где больше не было никаких глаз, и можно сказать — был счастлив.
А ещё тем вечером я целовался с Эмбер — и её язык, усеянный осьминожьими присосками, оказался у меня во рту. Но это тоже другая история.
Я знаю, что вы сделали в 90-е
Говорят, первые сорок лет детства — самые трудные в жизни мальчика. Теперь-то я в полной мере понимал, насколько мы с Фимой и Володей остались детьми. Даром что все уже на пятом десятке.
Не детьми даже: мальчишками. Нет! Сопляками. Вот это самое подходящее слово. Что тогда были золотой молодёжью в худшем смысле — мажорами, обязанными всем своим мрачным отцам, авторитетным бизнесменам эпохи приватизации… что теперь остались. Хотя жив из наших отцов только батя Фимы — живёт за границей под чужим именем. В силу веских причин.
Мы, три великовозрастных остолопа, сидели на модно отделанной кухне. Бутылка 18-летнего «Макаллана» стремительно пустела, а легче и спокойнее не становилось. Всё из-за фотографии, лежащей в центре стола.
На снимке, почему-то полароидном (этими штуками ещё кто-то пользуется?), был запечатлён Петя. Четвёртый из нашей старой дурной компании. Выглядел он неважно — как и полагается человеку, привязанному к стулу в каком-то гараже или, может быть, подвале.
Мы сами смотрелись хреново, и не только из-за волнений о судьбе друга. Не возьмусь судить за остальных (хотя полагаю, они бы согласились), но меня больше беспокоили слова, написанные внизу карточки уверенным, твёрдым почерком.
Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ В 90-Е
Володька освежил стаканы, Фима опять схватился за голову.
— Всё, мы в жопе… нам край…
Слова «жопа» и «край» я за последний час услышал уже раз по сто.
— Не край, не ссы. Срок давности давно вышел. — заявил Володя.
— Срок давности? Срок давности?! Ты что, Петьку в кабинете следака видишь???
Справедливо. Кто бы ни узнал наш старый грязный секретик — он не горел желанием дать делу законный ход. Непроцессуальные методы нашему загадочному недоброжелателю были ближе.
Кстати, я и не был уверен, что срок давности вышел. Сколько он там?.. Да и это ведь ещё смотря как события представить. Можно несчастным случаем, что в общем-то почти правда. А можно хоть это… как оно там… группой лиц. Даже по предварительному сговору.
— Свалим из города. — предложил Володя. — Заляжем на
