такое музыка?
— Песня без слов, наверное, — слегка теряется Эйка, — только её играть надо на чём-нибудь… Спеть тебе?
Я захлопываю книгу.
— А давай я для тебя спляшу?
— Ты что, умеешь? — не верит она.
— Сейчас и узнаем.
— Нет, — Эйка качает головой с видимым сожалением, — это же я тебя обидела. Так вдруг захотелось с тобой уплыть! Теперь ты меня не берёшь, и поделом мне. Но зима-то наша!
Её коготки опять путаются в моих волосах, её пальцы поглаживают ссадину на моём виске, и ледяные подвески браслета щекочут шею. А моё сердце разрывается между двумя желаниями: поцеловать её губы — алые, как закат над нездешними морями, или потопить корабль за горизонтом в этих самых морях.
— Такое не повторится, — обещает Эйка, неотрывно глядя в мои глаза, — а если повторится, поступим, как ты сказал. Ты прав, так жить нельзя.
Весьма кстати, что она помнит мои слова. Я вот начинаю забывать — и их, и все остальные.
— Ложись, — подсказывает Эйка, легонько толкнув меня в плечо, — я придумала, что мы сделаем.
— Карты помнём.
— Подвинутся твои карты. Я тихонько, — бормочет она, развязывая на мне пояс, — в три оборота замотался, это же надо!
Дальше отнекиваться бесполезно. Книга сама выпадает из пальцев, и корабли начинает тянуть на дно. Эйка приближает свои губы к моим, но только для того, чтобы шепнуть:
— Только чур не дёргаться! Так-то я сытая. Но зубы, сам понимаешь.
Нет, я не понима… Ай, нет! И зачем я опять поддался, зачем её дразнил?! Я не то что не дёргаюсь, я дышать перестаю. Силюсь что-нибудь вымолвить, но, похоже, я опять говорить разучился. А если у неё зубы сорвутся? Обратно ничего не пришьёшь, что-то я не встречал таких заклинаний! До того, как я отказался с ней плыть, Эйка не разрешала прикасаться к её клыкам. Вечно боялась откусить мне что-нибудь, будь то язык или ухо. Один раз попробовал сунуть палец и получил по носу. А теперь — вот вам пожалуйста!
— Пожалуйста…
Я вырываю из шкуры под нами клоки шерсти, пока её губы скользят вверх, а потом вниз. Но не выдерживаю, когда Эйка легонько сжимает зубы. Под её волосами ничего не видно, и это к лучшему. Но она с усмешкой поднимает лицо, и становится понятно, что пытка не начиналась.
— О чём ты просишь? — заботливо интересуется Эйка. — Продолжить? Перестать? Ты возьмёшь меня на корабль?
Меня трясёт — от страха и не от страха. А теперь и смех раздирает. Я стараюсь сдержаться, помня её предостережение. Но Эйка всё равно неодобрительно качает головой и перекидывает штормовую волну волос на одно плечо.
— Колеблешься. Значит, продолжаем.
Продолжение длится как плавание вокруг света, хотя на деле помещается между двумя ударами пульса. Карты разлетаются, лампа разбивается об пол, и я готов согласиться на что угодно. Должно быть, я теряю сознание. Во всяком случае происходит какой-то провал между заключительным проблеском мысли и тем моментом, когда Эйка вытягивается рядом, довольно облизываясь.
— Не кровь, но почти, — сообщает она, не моргнув глазом, — так что ты мне ответишь? Не бойся, про корабли я пошутила. Но буду извиняться, пока не простишь.
— Не утруждай себя, — выдыхаю я с испугом, — будет тебе корабль.
И где я его возьму, интересно? Мне непривычно произносить слова, я весь в поту, а ноги сводит, как в ледяной воде. Но я точно знаю, чего хочет моё сердце, заново начав биться. Не прощения, а возмездия. Я покорно опускаю глаза и прижимаюсь щекой к Эй, к тому месту, где недавно чернела сквозная рана.
Я затихаю, когда она гладит меня по голове. Я терплю, пока она скользит когтями по моей спине. Я всё выдержу. Когда я припадаю губами к её груди, Эйка, наконец, теряет бдительность и зрительный контакт. Пользуясь моментом, я соскальзываю ниже и оказываюсь между её ног. Раз ей всё можно, почему мне нельзя?
Эй спохватывается слишком поздно и сразу хочет вырваться. Если бы впрямь хотела, я бы её не удержал, я уже пробовал. Приходится брать хитростью. Эйка пытается отпихнуть мою голову, но я уже отодвигаю носом чёрный камушек, пристёгнутый к цепочке на её талии. Мне просто интересно. Попробовать тьму, да.
Эйка откидывается назад с жалобным стоном, и её когти прочерчивают борозды в каменном полу. Вряд ли я так уж ловок, просто мы давно не были вместе. Примерно тысячу лет. Поймать её сердцебиение невозможно, и я подстраиваюсь под своё, чтобы не сбиваться. Это не так уж трудно, наподобие песни без слов. Эйка хватает меня за волосы — довольно больно — но я терплю, и её пальцы бессильно разжимаются.
— Думаю, продолжать опасно, — спохватываюсь я, — не хочу умереть за своё любопытство. Лучше почитаю в сторонке.
Эй сердито притягивает меня обратно изящным движением хвоста. С её хвостом я уже знаком, с ним спорить — себе дороже. А я и так в опасности. Если Эйка не будет управлять ситуацией, может произойти что угодно. Например, вот — кресла разлетятся! Или вот — оторвётся каминная решётка.
Эй хватается руками за кованый узор, но на её силу не рассчитана ни одна вещь. Угли сыплются на пол, Эй поднимает крыльями бурю и в какой-то момент перевоплощается полностью. Но я уже решил не отступать до последнего. До её последнего стона. В этот раз обошлось без кровопролития. И хвост, обвивший меня поперёк туловища, быстро ослабил хватку. Когда я ложусь возле неё, Эй ненавязчиво возвращает себе дневной облик. Просто так удобнее целоваться.
— Всё-таки я тебя не выпущу живым, — сообщает она, когда мы прерываемся, потому что мне надо дышать хотя бы изредка.
— Мёртвым тоже не выпускай.
Комната выглядит как после битвы: книги разбросаны, кресла опрокинуты и распороты безжалостными когтями. Но Эйка расправляет потрёпанную золотистую шкуру, я накрываю нас халатом, и большего не нужно.
— Тебе жить надоело, — ухмыляется Эй, — иначе зачем такие подвиги?
— Чтобы и ты меня простила, — объясняю я, вытряхивая из её волос осколки лампы.
— За что?
— Хотя бы за корабль.
— Что мне твой корабль! — она улыбается, собирая в ладошку выпавшие из огня угли. — Я могу лететь следом. Только не проси меня сидеть на берегу и зажигать маяк.
— Не веришь, что вернусь?
— Терпеть не могу ждать.
— Я тоже не хочу с тобой расставаться. Но как ни крути, это опасный замысел. Я знаю, зачем поплыву. А ты зачем?
— За тобой, — удивляется Эй. — Ты мечтаешь найти помощь. Вот я и помогу в случае чего.
Разумеется, она произносит это без всякого
