говорит.
— Бей.
— В смысле? — меня каждая фраза с толку сбивает. Совсем не въезжаю, какого черта мы приехали на автомобильное кладбище, и чего он от меня ждет.
Я посильнее запахиваю ворот кожаной куртки и щурюсь, пытаясь не замерзнуть от этого до дыр прожигающего взгляда. И это еще хорошо, что Раевский хотя бы предупредил, что нужно что-то спортивное и удобное накинуть.
— Мир, я признаю, что облажался. И что тебя банальные походы по ресторанчикам не сильно интересуют. В этом месте я последний раз был после смерти отца. Громил, крушил, выплескивал. И правда помогает.
— Я не могу. Нет, это как-то дико, — опускаю руки и пытаюсь отойти, но он, прижав за талию, возвращает обратно.
Внутри меня тлеет сгусток смешанных чувств. Вроде и душу открывает, показывает, что ему тоже может быть больно, но в то же время прямо носом тыкает в факт того, что боль видно. И она никуда не уходит, пеплом оседает в легких и дыхание затрудняет.
Я после регистрации брака будто и не дышала, только сейчас свежий глоток воздуха поймала. И вроде идея неплоха, я бы с удовольствием тут что-то разгромила, но в одиночестве. Демонстрировать гнев, обиду, злость и отчаяние на его же глазах слишком неправильно. Интимнее сплетенных тел под покровом ночи.
— Просто делай как я.
Подходит к покореженной машине и резко замахивается. Наносит удары по крыше, зеркалам, капоту — даже силу особо не прикладывает, металл при соприкосновении с битой издает неприятный звук, скукоживается, очертания теряет. Авто еще ниже проседает, на нем ни одного живого места нет.
Это странно, но от зрелища мою кровь адреналин заполняет. Тимур словно в машину не биту, а что-то невысказанное утрамбовывает. Слой за слоем от себя отдирает и в пыль превращает. Внутреннее разрушение останавливается за счет внешнего. И я бы даже в самых больных фантазиях не могла представить, что своими глазами буду наблюдать за тем, как миллиардер Тимур Раевский крушит и без того разбитые машины.
— Мне казалось, с твоим достатком ты можешь без проблем бить и новые тачки.
— Я не сорю деньгами, — откидывает несколько прядей черных волос, упавших на лоб, и наклоняет голову, — давай же. Попробуй. Могу даже глаза закрыть.
Мне не нужна была смелость на то, чтобы сталкиваться с ненавистью, слушать чужие пересуды, получать плевки в лицо и идти под венец. Но сейчас — когда я сжимаю в руках биту и опускаю ее на соседнее авто, мне требуется призвать все остатки смелости. Вобрать в себя до последней капельки частички решимости и ударить, чувствуя отдачу, бьющую по ладоням.
Я не знаю, как долго это происходит. Вроде бы и пару минут, а вроде бы и всю ночь. Время перестает иметь значение, когда вместе с воздухом ты втягиваешь новую силу, отбрасываешь глупые эмоции, прожигающие до кончиков пальцев, и разбиваешь металл. На стекле отпечатки того, что до последней минуты тянуло вниз. А сейчас только холод по позвоночнику, свежая голова да ноги, трясущиеся от непривычной нагрузки.
— Неплохо, — довольно окидывает взглядом свежие вмятины, нанесенные поверх старых, — меня на их месте представляла?
— Много чести, — смутившись, бормочу в ответ.
Не зря говорят, что терапия нужна каждому. И для кого-то идеальны разговоры, чтобы себя отпустить, а кому-то нужна нехилая копилка старья, чтобы в клочья растерзать. Тут хоть тарелки бей, хоть в лес беги, чтобы горло разодрать и эмоции выплеснуть — лишь бы помогло.
Уже в машине Тимур спрашивает.
— Ты голодна?
— Немного.
Приняв это за одобрение, мужчина ищет на карте ближайшую круглосуточную забегаловку, и дает по газам. Булка с куском пережаренного мяса, горьким огурцом и слишком острым соусом еще никогда не казалась мне настолько вкусной. Мы просто сидим на забытой богом парковке и под звук новостей, льющихся из телевизора, едим поздний ужин. Вокруг ни души.
— Признаюсь, ты меня впечатлил, — верчу в руках стакан с газировкой, откровенно лукавлю.
Если Тимур хотел запомниться, он этого добился, ведь такой сумасшедший вечер даже язык не повернется свиданием назвать. И все же это оно, пусть и не особо романтичное. Я бы такое и за столетия не забыла.
— Ты меня тоже, — кривит губы в полуулыбке, — никогда бы не подумал, что столько силы и злости умещается в этом хрупком теле. Теперь мне стоит быть осторожнее.
— Ты так поздно это понял? — провокационно роняю, улавливая нотки сарказма в хриплом голосе. От моих ударов хотя бы части машин оставались нетронутыми, а вот от его биты будто сама земля сотрясалась. — Из-за чего пар выпускал?
Он не отвечает. Щелкает серебряной застежкой от куртки, выбрасывает полупустой стаканчик с приторным чаем в мусорку и ждет, пока я поднимусь следом. В тишине мы доходим до автомобиля и под звуки уже каких-то родных романтичных песенок возвращаемся в город.
Мне нравится, что не он давит, не ходит вокруг да около, мол, Лена по тебе скучает, дом пустует, щенку не с кем порезвиться. Тимур просто исправляет ошибку, и, хотя я не уверена, что такое вообще можно забыть, очень старается. Это видно.
— Куда бы ты хотела сходить завтра? — спрашивает у подъезда.
Поездка его совсем не утомила, зато у меня уже ноги подкашиваются. Только и думаю о том, как бы холодный душ принять да в кровать завалиться. На сон мало времени осталось.
— Уже почти четыре утра, так что логичнее спрашивать про сегодня, — спокойно улыбаюсь я, чувствуя мурашки, ползущие по коже. Плотнее запахиваю спортивную кофту и продолжаю. — Сегодня не получится. Я буду занята до самой ночи.
— Чем же? — как бы он ни старался скрыть напряжение, его выдают желваки на щеках и вены на шее, вздувшиеся от одной невинной фразы.
— Это будет знать только мой муж, — напоминаю им же озвученные правила игры и скрываю зевок.
Начать заново — значит забыть о штампе. Делать вид, будто его не существует. Тогда и обиду держать не на что.
— Как скажешь, — подходит вплотную и, приобняв за талию, едва ощутимо касается губами виска, — в первый же день не буду слишком сильно наглеть.
Задержавшись меньше, чем мне того бы хотелось, он опускает руки и садится за руль, а я горящими глазами провожаю его машину, понимая, что первое свидание Раевский заканчивает с блеском.
Работа в клубе, на удивление, оказывается не такой уж сложной. С клиентами даже легче, чем в магазине — тут люди раздобревшие от хмеля в голове, не слишком чопорные и назойливые, а с больно дерзкими охрана на раз справляется. Я знакомлюсь с Ритой и Наташей,
