Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
их праведным гневом.
Мне нужно было продолжать скрываться. Так я выжил, и так я смогу выживать и дальше. В этом не было никаких сомнений.
Я отвел взгляд от Паломы и повернулся к дымящимся щепкам.
– Я помолюсь о ней, – сказал я огню.
– Молитвы – пустая болтовня. – Я вздрогнул от едкости Паломы. Она резко встала и, сжав челюсть, запахнула шаль яростным жестом. – Ей нужна помощь.
Палома ушла, захлопнув за собой дверь.
* * *
Отслужив мессу в капелле на следующее утро, я вышел из часовни и решил срезать путь через кладбище, где были похоронены поколения Солорсано. Ноги по многолетней привычке шагали по тропе; перепрыгнув через низкую стену, я снова стал мальчишкой восьми, двенадцати или пятнадцати лет, который пришел навестить бабушку, – сбежал из города с его бесконечными днями, полными учебы и обязанностей по дому, и бесконечными ночами, в которых приходилось уклоняться от выходок пьяного отца.
Дом наблюдал за мной украдкой. Вместо того чтобы забавляться, пичкать меня вековыми пересудами и шепотом певучих голосов, как это происходило, когда я был ребенком, дом осмотрительно держался на расстоянии. Быть может, он учуял во мне перемены. Быть может, ему было известно, как глубоко я закопал те части своей души, которые он находил наиболее занимательными.
Пока я пробирался между могилами и старыми скромными надгробиями, воцарилась тишина. Палома принадлежала к седьмому поколению нашей семьи, проживающему на этой земле; однажды и она будет погребена здесь, а ее дети продолжат жить рядом с этим домом, ее дочери будут работать под его крышей, а сыновья возьмут в руки мачете как тлачикеро или станут пасти овец. Еще одно поколение нашей семьи будет зарабатывать на жизнь в тени золотого семейства Солорсано и их агавы.
Я спустился по холму к месту, где покоились жители поселения. Большую часть ночи я провел в темноте, уставившись в потолок и раздумывая, как же мне поступить. Но пришло время напрямую спросить Тити, а не раздумывать.
Следуя указаниям Аны Луизы, я прошел туда, где была похоронена бабушка; туфли оставляли глубокие следы на земле, напитавшейся дождем. Я почувствовал ее еще до того, как прочел имя на надгробии: Алехандра Флорес Перес, ум. в июле 1820.
Июль. В тот месяц я был рукоположен. Я покинул Гвадалахару осенью; путь был небыстрый, меня сдерживали движущиеся армии и угроза разбоя, но я вернулся так быстро, как смог. И все же недостаточно быстро.
Почему же ты не дождалась меня? Я опустился на колени у ее могилы, не заботясь о том, что запачкаю брюки в грязи, не заботясь ни о чем, кроме собственного горя, кроме жалости к себе. Слезы подступили к горлу. Я закрыл глаза и откинул голову назад: к небу, к бледному зимнему солнцу. Почему ты не осталась со мной?
Ветер поднялся, зашевелил мои волосы и снова опустился. Облака над холмами, окаймляющими долину, замедлились. Далеко за стенами Сан-Исидро пастух засвистел собаке, и его высокий тонкий голос прорезал чистый воздух.
Могилы молчали.
Я не получил ответа.
Все, чего мне хотелось, – это услышать бабушкин голос, который подсказал бы, что делать, поправил меня, вразумил, ведь так было всегда, еще прежде, чем я научился читать.
Снова поднялся ветер. Он ласково потрепал меня по лицу, и под закрытыми веками расцвело воспоминание. Я был мальчишкой и смотрел, как бабушка укрывает шерстяными одеялами ребенка с лихорадкой и бормочет молитвы, которые я не понимал. Мы были в поселении асьенды, расположенной к северо-востоку от Тулансинго. Я часто сопровождал Тити, когда она приходила к жителям других имений в окрестностях Апана, – на своенравном сером ослике, которого один из моих кузенов в шутку прозвал el Cuervito.
В тот год по многим асьендам прокатилась лихорадка, стремительными волнами отбирающая жизни детей. Я наблюдал, как бабушка ухаживает за ребенком; в правой руке она держала яйцо, а на полу рядом с кроваткой стояла курильница. Копал ленивой змеей извивался к низкому потолку комнаты. Над ребенком нависла тень, будто кто-то накинул на разворачивающуюся передо мной сцену дымчатую завесу, и только бабушка могла пройти сквозь нее невредимой.
Тити встала. Спина у нее уже тогда была сгорблена, длинные косы – белые как молоко, но во всей ее позе чувствовалась непоколебимая сила. Она притянула к себе мать ребенка и обняла ее. Позволила женщине выплакаться и принялась утешать ее – я помнил, что она говорила на кастильском, так как pueblo[32] в той асьенде скорее понимали язык отоми, чем наш диалект науатля.
Как только мы вышли, Тити забрала у меня курильницу. Мы немного отошли от дома.
– Что ты увидел, глядя на это дитя? – спросила она.
Видение завесы прилипло ко мне, как запах дыма. Что-то наблюдало за мальчиком, что-то ждало его.
– Он умрет, так ведь? – прошептал я.
Тогда бабушка смотрела на меня сверху вниз, а не наоборот. Она печально кивнула.
– Да.
– И какой тогда от нас толк? – голос сломался на этих словах. – Если мы не можем это остановить?
Тити остановилась и взяла меня за локоть. Я уставился на ее поношенные сандалии.
– Посмотри на меня, Андрес. – Я подчинился. – Что еще ты увидел?
Я мысленно вернулся в темную комнату, в ее спертый воздух; единственный свет исходил от двери и от огня, зажженного, чтобы помочь ребенку справиться с жаром.
– Его мать?
– Некоторые болезни нам неподвластны, – объяснила бабушка. – Но некоторые мы можем облегчить. Например, горе. Или одиночество. – Она посмотрела мне в лицо. – Понимаешь? Забота о заблудших душах – наше призвание.
Наше призвание. Должно было быть нашим, общим; и медленно это бремя переместилось бы с ее плеч на мои. После многих лет совместной работы. Ведь именно Тити научила меня слушать как людей, так и духов, научила лечить травами, знания о которых переняла от своей бабушки, научила снимать mal de ojo[33] с больного лихорадкой ребенка при помощи куриного яйца. Она научила меня всему, что могла сама, всему, что знала.
– Боюсь, тебе этого недостаточно, – сказала она как-то. – Однажды ты пойдешь неизвестной мне дорогой. Ты должен будешь сам найти свой путь.
Это воспоминание каждый раз пронзало мне сердце, ведь я и презирал, и боялся того, что бабушка окажется права. Я всего лишь хотел пойти по тому же пути, что и Тити. Но даже до того, как я стал священником, было ясно – этого не произойдет.
Мой отец, Эстебан Вильялобос, был родом из Севильи и приехал в Новую Испанию[34] искать удачи – так он нашел работу на асьенде Сан-Исидро. Отправившись с полуострова на
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
