Темнота сгущалась, наступала непроглядная ночь. Я обошла озеро, разделась за толстым стволом – в темноте было не различить, какое это дерево. Бросила вещи, шагнула в воду. Она была прохладная, по разгоряченной коже сразу побежали мурашки. У самого берега я по щиколотку утонула в иле. С трудом высвобождая ноги, двинулась вперед. Озеро было мелкое, но в самой середине углублялось, как суповая тарелка. Я плавала кругами в этом углублении, иногда задевая ногами дно, слышала, как подошли к костровищу отец и Игорь Петрович, как загорелась правильно подложенная газета, а от нее – костер. Он дымил, набирал силу, а когда разгорелся в полную мощь, кромешная темнота отползла подальше и стал виден уютный пятачок в желтом свете.
Сергей сидел, ссутулившись, на раскладной табуретке прямо перед огнем, протягивал к нему руки, грелся. Игорь Петрович проверил рогатины по обе стороны костра и пошел искать новые. В лесу замелькал его налобный фонарик и затрещали кусты, будто там ворочался медведь.
Отец выплеснул остатки ухи в озеро и принялся намывать котелок. Попросил Сергея посветить ему фонариком, открыл рюкзак, выбрал оттуда несколько больших кусков мяса и снова отправился к озеру помыть их. В это время вернулся из леса Игорь Петрович. Он принес две рогатины, стал сравнивать их по длине и подстругивать. Отец тем временем сложил мясо в котелок и залил питьевой водой из пластиковой бутылки. Вместе с Игорем Петровичем они подвесили котелок над костром.
К тому моменту я замерзла и, еще раз взглянув на недовольную фигуру Сергея, которого оттеснили от костра, поплыла туда, где оставила одежду. Свет костра плясал на разгоняемых мною по воде кругах, дотягивался даже до дерева. Я почти выбежала на берег, схватила одежду и спряталась за стволом, смущаясь, что мое мелькание могли заметить.
Когда я вернулась, мясо в котелке вовсю кипело. Сергей сидел, закутавшись в куртку, сунув ставшие серыми кроссовки чуть ли не в костер. Отец и Игорь Петрович суетились у раскладного стола, расставляли еду и тарелки. Я села напротив Сергея и протянула руки к огню. По озябшему телу снова побежали мурашки, волоски на коже встали дыбом. Вскоре я согрелась. Сразу захотелось спать, заныли нахоженные за день ноги. Волны горячего воздуха высушили прядки у лица и трепали их – то вверх, то вниз.
Из дремы меня выдернул громкий голос отца. Он принес из машины вино, которое каждый год делал сам в гараже. Наливал в огромную бутыль кипяченую воду, сыпал сахар и ягоды. На горло бутыли надевалась белая медицинская перчатка, одна и та же уже несколько лет, очень крепкая, порядком потасканная. Потом отец ставил бутыль в углу гаража. Недели через три, когда перчатка надувалась, разливал вино по пластиковым бутылкам. Мать видеть не могла «этой бормотухи» и просила не приносить ее в дом. Отец слушался, угощал вином соседей по гаражу на их частых посиделках и брал с собой в тайгу, когда ездил охотиться сам. Туристов домашним вином мы не угощали, поэтому я поразилась, когда отец стукнул по столу полной пластиковой полторашкой.
Нас обоих позвали к столу. Сергей пошел, прихватив с собой стул. Отец водрузил на стол дымящийся котелок, зажег керосиновую лампу. Она осветила облезлый столик, поцарапанные кружки, тарелки с неотмывающимися пятнами. Фитиль за тонким стеклом горел ровно, от лампы и от костра было уютно. Я заглянула в котелок. Отец сделал все по правилам. В вареве плавали, кроме мяса, две луковицы, две нечищеные морковины, несколько лавровых листов. Наверняка были и горошины черного перца, просто в темноте не видно. Я выудила кусок мяса и стала резать на деревянной разделочной доске. Отрезая кусок за куском, я передавала мясо сначала Игорю Петровичу, потом Сергею, потом отцу, потом клала себе. Мясо вкусно пахло, а я так проголодалась, что от его запаха кружилась голова.
Отец разлил вино, нам с Сергеем тоже плеснул немного. Мы подняли стаканы, отец провозгласил:
– Ну, за первого зверя!
Мы чокнулись, пластик издал глухой звук. Я сделала два глотка. Запах спирта и винограда ударил в нос, и от неожиданности я закашлялась. Сергей, до этого неуверенно изучавший стакан, тоже отпил – и тоже закашлялся. Родители засмеялись.
Мясо оказалось жестким и жевалось как жвачка, оставляя во рту вкусную солоноватость. Родители и Сергей быстро съели свои порции и полезли в котелок, чтобы нарезать еще. Выпив пару полных стаканов вина, отец разоткровенничался. Он рассказал, что они с матерью откладывают деньги мне на учебу, потому что я – девочка умненькая и должна выучиться. Рассказывал, как выгорели леса и сколько лет нужно тайге, чтобы восстановиться. И как в этом году с рыбой повезло – путина выдалась богатая, но к следующему году лес еще не восстановится, а путина два года подряд богатой не бывает, а кормить семьи как-то надо. Я никогда не слышала раньше, чтобы он жаловался, у него все всегда было хорошо, лучше всех. Игорь Петрович стал рассказывать об умершей жене, Сергей еще больше нахохлился, разозлился на отца за эти откровения.
Я выпила остальное вино, ни разу не кашлянув. Алкоголь разогрел полупустой желудок, ударил в голову. Я взяла кусок хлеба и неторопливо, под насмешливым взглядом Сергея, съела его. Потом, улучив минуту, когда отец отошел подкинуть дров в костер, а Игорь Петрович доливал воды в чайник, налила еще полкружки и залпом выпила. Когда родители вернулись, я уже парила над землей, поддерживаемая невидимой силой. Стало легко. Забылся пожирающий все огненный поток, удушливый дым и Вера под черным полиэтиленом.
И тут сама она внезапно появилась на противоположной стороне озера. Улыбалась, смотрела на меня. Я зажмурилась и открыла глаза. Она все еще стояла там, в топике и юбке, в которых я видела ее в последний раз. Сергей, проследив мой взгляд, тоже посмотрел на тот берег. Я поняла, что он не видит Веру, она здесь только для меня. Она махнула мне рукой. Призывный жест, ее обычный, знакомый с детства: «иди за мной».
Я отодвинула стакан и тарелку, встала. Колени подкосились, я схватилась за стол, и он накренился. Они втроем удержали стол. Отец поддержал меня за руку, чтобы не упала.
– Ноги затекли? – спросил он.
– Устала, – ответила я.
– Дети, идите спать, в самом деле, – сказал Игорь Петрович.
После этих слов отцы мгновенно потеряли к нам интерес и вернулись к своей беседе.
Я оглянулась на Веру. Она все еще стояла, полускрытая ветками и травой, но отлично видимая. Ее будто освещали костры, разожженные с нескольких сторон. И я пошла, поплыла по воздуху – грусть и любовь несли меня к ней по тропинке вокруг озера.
Сзади хрустели ветки. Я, не оборачиваясь, понимала, что этот слабак Сергей тащится следом. Скорее всего, сам не понимает зачем и обязательно свернет себе шею или сломает ногу, потому что никогда не ходил по тайге ночью.
Веры уже не было на прежнем месте, она ушла глубже, освещаемая невидимым источником света. Я шагнула с берега в лес – и очутилась в пожаре.
Я стояла на крохотном пятачке, откуда до Веры вела безопасная, негорящая тропинка. По обе стороны от нее стонало пламя. Трещал пожираемый огнем густой ельник, вверх поднимались клубы черного дыма. Чадило и здесь, внизу. Я закашлялась, но, прикрыв рукавом рот и нос, двинулась за Верой дальше, в глубину леса. Огонь стоял стеной, внезапный порыв ветра наклонил его вправо, и я припала к земле, чтобы не зацепило. Между деревьями метались бешеные потоки воздуха. Я была внутри пожара и одновременно видела снаружи, как пожар накрывал меня, деревья, не успевших убежать животных. Он пожирал нас и катился дальше, оставляя после себя смерть и горячие угли.
