Мы уже ушли метров на пятьдесят, когда Дашка встала. Шла медленно, чтобы не дай бог, не догнать нас. Медленно, но уверенно, не разыгрывая комедий. Я дождался ее у входа в корпус, но, обиженная, подходить ко мне она не стала. Ушла не прощаясь, даже не оглянулась поднимаясь по ступеням.
Мы с орущей Катей к ее врачу. Лечащего не было — выходной. Только дежурный. Дашу он хвалил — на терапию ходит. Ездит, точнее. Дружелюбна. С психологом занимается. Но мне казалось, что всего этого мало. Правда, что делать, я не знал, к такому жизнь меня не готовила, опускались руки.
Катька очень серчала. Даже бутылочку сосала и на меня смотрела гневно, не засыпала. Уснула только по дороге домой. Она еще не полностью после процедуры восстановилась, на полное восстановление уйдет время.
Но все же Катька чувствовала себя достаточно бодрой для того, чтобы устроить одному отдельно взятому папе веселый денек.
Яна приехала вечером. Я думал забрать ее, как только она об этом сообщит, но она не позвонила, просто постучала в дверь. Открыл, на кухню прошла, села.
— Все, — сказала она. — Меня отправили домой. Отдыхать. А там…там нет никого. Анализы пока хорошие, Ярик, но ничего еще не ясно, ничего.
Глаза потухшие. Взгляд — до странного равнодушный. Словно ничего уже в этом мире ее не волнует. Катька спит, я рад этому, этот мелкий комочек мастерски перетягивает внимание на себя, а оно сейчас Яне нужно. Полез за виски, собрался налить, но Янка только головой покачала.
— Какой алкоголь, ты в совсем уме? Я и так под наркозом словно.
Мне стало стыдно. Янка все так же сидела на кухне, молча, я поставил набираться ванную. Пены налил, соли добавил, словно Яна заметит сейчас. Думаю о сыне. Как он там? Отторжения не было, все те часы, когда был риск Янка у его постели сидела.
— Пойдем, — позвал я.
Янка послушно поднялась, не спросив даже куда, зачем. От этой ее отстраненности становится страшно. Она немного напоминает Дашу. Я думаю — вот ирония будет, если обе мои женщины уйдут в себя, оставив мне на память двух детей. Только не смешно ни капли.
В ванной Янка равнодушно позволила мне стянуть с себя одежду. Она падала кучкой на пол у ее ног, Яна только грудь руками прикрыла, словно не знал я ее тело вдоль и поперек до последнего миллиметра. Помог погрузиться в воду. Облака ароматной пены, Янка сидит чуть сгорбившись, лопатки торчат да позвонки острые — совсем исхудала. Я осторожно, как ребенку, как Катьке, помыл ей волосы. Может легче станет, может уйдет наконец больничный стерильный запах.
— Это что? — спросила она, когда я ушел, а затем вернулся с кружкой.
— Какао, — улыбнулся я. — Только осторожно, горячее.
— Какао… Наверное то, что нужно.
Выпила все, и уже это мне казалось маленьким достижением. Затем поднялась, стряхнула с себя клочья пены, завернулась в полотенце.
— Я поеду.
— Куда?
— Домой.
Мне ее встряхнуть хотелось. Вот куда она сейчас такая, уничтоженая почти?
— Останешься, — с нажимом сказал.
— Консъерж у тебя наверное всякое думает… Няня утром придет.
Я поймал ее лицо за подборок, вынудил смотреть мне прямо в глаза. Ее зрачки почти черными кажутся, они бездонные, полны отчаянием и усталостью.
— Янка, ты за последние месяцы прожила сотни жизней. Скажи мне честно, не плевать ли тебе, кто что подумает?
Она задумалась, даже лоб наморщила, а потом призналась
— Плевать.
Но в Дашкину постель идти спать отказалась. Я отвел ее на софу в детской. Она удобной была, специально выбирали с рассчетом спать рядом с малышом в беспокойные ночи. Кто же знал тогда, что малявка обоснуется в гостиной и родительской спальне, а уютная комната до сих пор так и не пригодилась.
Софа была узкой, на одного человека, но я не хотел Янку одну оставлять. Рядом лег, наполовину свисая, неудобно, колено протестует. Пусть. Рядом со мной уснет быстрее. И никакого сексуального подтекста. Нет, я всегда ее хотел, глупо было бы говорить обратное, но за последние годы, как оказалось, мои чувства стали гораздо глубже.
— Все так неправильно, — сказала Яна куда-то в мою грудь.
— Ни хрена правильно не получается, — согласился я.
Волосы у нее влажные, футболка на моей груди промокла. Я нет-нет поглядываю — не спит. Смотрит напряженно куда-то внутрь себя, явно не на влажные разводы на моей футболке. А потом в какой-то момент словно выключилась. Глаза закрылись, унсула. Только дыхание прерывистое, на лбу морщинки — и во сне успокоиться не может. Я разгладил их пальцем, словно это бы помогло. Поцеловал ее в лоб, укутал одеялом, вышел. Позвонил врачу. Я звонил ему по несколько раз в день и мне неловко было его беспокоить и свое же стеснение сам нахер слал — не до гордости сейчас.
Илья спит. Он очень слаб. С ним медствестра рядом. Янку бы не пускать хоть сутки, пусть оклемается, на привидение похожа. Если заболеет, Илье от этого ничего хорошего, да и Яну к нему не пустят до полного выздоровления. Пусть наберется сил. Судить, как пересадка прошла еще рано — динамику будут наблюдать каждый день. Но отторжения нет.
В руках Яны телефон — когда успела схватить? Она панически боялась пропустить звонок от врача и я ее прекрасно понимал. Но сейчас тихонько разжал ее пальцы вынимая телефон. Если зазвонит, сам отвечу.
Телефон я вовремя забрал, только вернулся на кухню, как он разразился звонком. Трубку я взял сразу, пока моих девочек не перебудил, потом только понял — Елагин. Папа.
— Дочка, — отрывисто бросил он. — Как там Илья?
Не скажу, что я горел желанием с ним общаться. Тем более, после последнего разговора. Но играть в молчанку было бы нелепо, раз уж принял вызов.
— Илья спит. Все нормально.
Тишина, целую долгую минуту.
— У тебя, значит?
— У меня, — согласился я.
Снова помолчали, думая, каждый о своем, а на деле наверняка об одном и том же. Раньше я ненавидел Елагина. Теперь ненависть угасла, так, отголоски, да неприязнь, которая никогда себя не изживет. А теперь Елагин еще и моя совесть — говоря с ним я остро понимаю, у меня, блядь, Даша есть. А Даша это не Яна. В ней нет силы, упорства. У нее нет такого вот отца. Она — как ребенок. Когда то я был искренне рад тому, что Даша не похожа на мою бывшую жену. А теперь не знаю, куда от этого деться.
— Ты звони, если что, — наконец сказал он.
Я сбросил звонок. Прислушался — спят. Так сладко сопят обе, хотя не ночь еще даже, поздний вечер. Я посмотрел на бутылку виски, которую достал для Яны, налил себе, прямо в кружку, выпил залпом — дыхание перехватило. Так себе анестезия, но и на этом спасибо.
Ночью проснулся. Непонятно который час — темно. Откуда-то из глубин квартиры струится свет. Не понял, что разбудил меня, может Катя плакала, а потом успокоилась? На нее это не похоже. Встал, на цыпочках, чтобы не шуметь прошел на свет. Зря старался — детская кроватка пуста. Малышка у Яны.
