— Не шастаете? А что же вы делаете тут ночью, синьорина Миранди? — спросил Форстер, тоже соскакивая с лошади.
— Я шла с прогулки. О Боже! — прошептала она, потому что в пляшущем свете фонаря в кустах показалась чёрная голова.
Из темноты вынырнул огромный мохнатый пес, гораздо больших размеров, чем те собаки, которых Габриэль видела в усадьбе, и она отшатнулась, почти прижавшись к лошади. А пёс поднырнул под руку Форстера и присел рядом, вывалив из пасти длинный розовый язык.
— Так это и есть тот страшный зверь? — улыбнулся хозяин и потрепал пса по голове. — Это Бруно. Бруно, это Габриэль Миранди, деликатная синьорина-южанка. Вы уж простите, что он вас напугал — у Бруно плохие манеры, он горец, как и все мы. Иди, познакомься.
Пёс потянулся, понюхал замершую на месте Габриэль, и лизнул ей руку, словно извиняясь.
— Синьорина Миранди, позвольте представить — это Ханна. Ханна, это наша гостья, — произнес Форстер, указывая на Габриэль.
Хана покосилась на гостью неодобрительно и, полностью проигнорировав приветствие, спросила, пряча кинжал в ножны:
— Что делать-то, хозяин? — и подняла фонарь, посветив в лицо Форстеру.
— Отведи лошадей. Фазанов на кухню, а я провожу синьорину Миранди. И дай фонарь, — коротко скомандовал он.
Только сейчас Габриэль заметила, что лошади навьючены, к сёдлам приторочены ружья и по бокам свисают, привязанные за лапы, разноцветные птичьи тушки. А мессир Форстер одет не как столичный щёголь, а как самый настоящий гроу: из-под стеганого жилета выглядывал воротник грубой льняной рубахи, а поверх был наброшен длинный кожаный плащ с огромным воротником из овчины, свисавшим чуть ли не до пояса.
Прикрыв рукой глаза от света, Габриэль охватила взглядом Форстера со спутницей, и начав понемногу приходить в себя, поняла, что всё ещё держит в руках цветы, правда, после сумасшедшего бегства от них мало что осталось. А ещё она потеряла шаль…
…И вообще… выглядит она, конечно, как полная дура, со своими криками и страхом…
Она снова разозлилась, но теперь уже на себя. Последнее, чего бы ей хотелось — это выглядеть дурой и трусихой перед Форстером, и давать ему новый повод над ней посмеяться. Как будто и так для неё недостаточно унижений.
Но вслед за отступающим страхом пришло удивление. Она была уверена, что Ханна это… кто угодно, только не женщина. Собака, лошадь, ружьё… мужчины иногда называют женскими именами даже сабли. Ведь Натан сказал: «Так он не один, с ним Ханна», подразумевая, что это самая надёжная защита.
Но… женщина? И Габриэль снова взглянула на спутницу Форстера.
Ханна была далеко уже не молодой. Пожалуй, старше Форстера. Тусклый свет фонаря выхватил из темноты её силуэт — высокая, худая, одетая в штаны и стёганый жилет отороченный мехом, такой же, как у хозяина, а поверх — плащ с большим воротником. На широком поясе — кинжал и кривой охотничий нож для разделки туш. Чёрные волосы чуть тронуты сединой на висках, и собраны в хвост на затылке, а загорелое лицо прорезали две носогубные складки, придавая ему какое-то скорбное выражение. Она бросила на Габриэль ещё один суровый взгляд, вернее даже презрительный, забрала у Форстера поводья, и отдав фонарь, пошла впереди широкими шагом.
— Вы, надеюсь, простите меня за то, что Бруно так вас напугал, — произнес Форстер, ставя фонарь на землю и стаскивая с плеч плащ. — Вы замёрзли. Не стоит гулять здесь после захода солнца настолько легко одетой. Весенняя погода обманчива.
Он одним резким движением набросил плащ на плечи Габриэль, и ей показалось, что тот сейчас придавит её к земле, настолько он был тяжёлым. Она вцепилась в полы пальцами, пытаясь его удержать, и подумала, что вот уж это совсем ни к чему. Не нужен ей ни его плащ, ни извинения, ни забота.
— Я вовсе не замерзла!
— То-то вы дрожите, как осиновый лист. Хотя, может, это от страха? — насмешливо спросил Форстер, поднял фонарь и добавил: — Идёмте.
Они двинулись по дорожке к дому и её спутник, как показалось Габриэль, шёл нарочито медленным шагом. Впереди бежал Бруно, время от времени возвращаясь назад, словно проверяя, всё ли в порядке. Над тёмной кромкой гор поднялся тонкий серпик месяца и звёзды высыпали огромные, величиной с кулак. А под тяжёлым плащом Габриэль внезапно стало жарко, и не только от того, что он и правда был тёплым, а скорее от того тепла, что оставил в нём хозяин. И его запаха… смеси дыма, можжевельника и чего-то пряно-горького. И будь рядом не Форстер, а кто-то другой, это всё выглядело бы довольно романтично, и… очень неподобающе. Но сейчас Габриэль была так взбудоражена, что впервые подумала — приличия остались где-то далеко… в Алерте.
— Надеюсь, вы хорошо устроились, синьорина Миранди? — спросил Форстер, когда Ханна отошла от них достаточно далеко. — Натан позаботился о вас?
— Благодарю за гостеприимство, мессир Форстер, я… — вспомнила она задуманную речь благодарности, но оборвав её на полуслове, спросила прямо: — Скажите… вы ведь специально… всё это сделали?
К ней вернулось, наконец, самообладание, а вместе с ним и всё то раздражение, что не покидало её с самого утра.
— Сделал что? — спросил Форстер, но по голосу было слышно, что он всё понял и переспрашивает просто так, из вредности. — Вы о том, что вас напугал мой пёс?
— Делаете вид, что не понимаете? В самом деле? — фыркнула она. — Я о том, что всё это… Вся эта поездка? Вы ведь всё знали ещё в Алерте? Да? Когда я сказала про Эрнино… и вообще! Когда вы так натурально изображали удивление! Это просто… Вы имеете какое-то отношение ко всему этому?
— Хм. Отношение? — в его голосе послышались смешливые нотки.
— Только не лгите! Вы же любитель честности, мессир Форстер! Скажите прямо — это ваших рук дело?
— Моих, — ответил он, ничуть не смутившись.
— Милость божья! То есть, вся эта поездка? И эти кости, найденные в пещере? Это всё вы просто придумали? Всё это, на самом деле, ложь? — она едва не задохнулась от такого наглого признания.
— Ну, почему же ложь… Кости, и правда, есть. И это я их нашёл. Давно. Когда мне было ещё… лет десять или тринадцать, кажется, — усмехнулся Форстер, — и с тех пор они так и лежали в той пещере, ждали удобного случая. И, как видите, случай весьма кстати подвернулся.
…И он так спокойно об этом говорит? Немыслимо! Это вообще за гранью допустимого! Зачем он это сделал? Как можно было до такого додуматься? Да он ещё и как будто гордится этим!
…Что теперь о ней подумают? Что будут говорить, если узнают о том, что она живёт под одной крышей с человеком, чьи ухаживания отвергла, кто стрелялся из-за неё на дуэли? И попала она сюда под вымышленным предлогом! Подумают, что она… Боже милостивый!
— Но… это же гнусно и подло! Зачем вы это сделали? Вы ввели всех в заблуждение! И притащили нас сюда!
— В заблуждение? И кого же я ввёл в заблуждение? Да и чем? Кости настоящие, пещера тоже. Экспедицию организовал университет, а я… я лишь пожертвовал небольшую сумму на развитие науки, так чем вы недовольны?
