Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
– Сначала, – сказал я, ведя отсчет вчерашним событиям на пальцах, начиная с большого, – я сидел на стуле чистильщика обуви в гавани и наблюдал, как на берег сходят моряки и портовые рабочие, пахнущие соленой рыбой и смолой, а мои цвета морской волны оксфордские туфли сияли не хуже новых, вычищенные одним из этих милых уличных мальчишек. Да, я ему заплатил. По-королевски. Ну, скажем, как младшему принцу.
Потом – я перешел к указательному пальцу – я прошел по бульвару к старому городу, я чувствовал себя этаким хлыщом и выглядел как джентльмен. И пахло от меня неплохо – смесью бензина и воска от полированных туфель. И позвольте мне заверить вас, что я заслуживал аперитива с закуской; неделя выдалась нелегкая, и потому я час провел на террасе бара, обхаживаемый официантом, у которого даже имя спросил. Морис. Что я пил и ел? Ел такие маленькие печеньица с сыром и каштанами, а запивал «Мускатом де маки».
Теперь третья часть моих городских приключений (средний палец): я видел сообщавший о боксерском турнире постер на заборе того здания, что строится на месте мясницкого рынка. Постер обещал, что бои будут проводиться «в присутствии прошедших специальную подготовку больничных медсестер», что имело скорее завлекательный, чем предупредительный смысл. Я должен был увидеть это своими глазами. Кто такие мы, люди, если мы не любопытны в обоих смыслах этого слова? И вот я отправился туда и увидел, как молодые люди в трусах молотят друг друга ради серебряного кубка и недельных синяков.
А закончил я – безымянный палец – в полночь в кабачке за кружкой моряцкого пива; люди там пели и танцевали, те, у кого были какие-то мнения, рвали глотки, чтобы их выслушали, и я видел там безумные, прекрасные и молодые лица. Что еще, что еще? Чего не сказал? В полночь наш город предстает перед вами во всей красе. В темноте может случиться что угодно. Но вы знаете это, мистер Бузи. Знаете, как никто другой.
Он согласно кивнул: он и сам в мои годы побезумствовал в городе, и самое странное, что с ним случалось, происходило под луной и звездами.
– Но осталось кое-что нерассказанное, – сообщил я ему наконец; мы сидели и смотрели, как море и песчаный берег за его окном купаются в солнечных лучах, предвестниках безоблачного дня. Я поднес правую руку к своему лицу и обхватил левой рукой одиноко торчащий мизинец. – Вот она вишенка на моем вчерашнем торте, – сказал я. – Когда я уходил из дома вчера, я оставил – не смейтесь – два банана на кухонном столе и еще кое-какие овощи. Собирался съесть их потом. Моя одинокая полуночная трапеза. Бананы оказывают отрезвляющее действие и помогают уснуть. Это действие калия, кажется. А может, просто сахара. Но когда я добрался до дома, слегка пьяный, должен признать, я обнаружил, что кожура валяется на коврике, выброшена, как пара грязных желтых носков. Коврик был скручен, собран в складки, словно что-то или кто-то задался целью испортить его. Окно моей комнаты было приоткрыто, а стул на «палубе» лежал на боку. Там еще стоял и едкий запах, не то чтобы жуткий, но стойкий. – (Здесь я не сдержался, повторил некоторые фразы, слышанные прежде от мистера Бузи – он ими описывал собственную странную встречу у двери кладовки.) – Он был не приятный и не аппетитный, а скажем, землистый, с привкусом крахмала и плесени.
Я шмыгнул носом, словно вызывая тот запах и проверяя, правильно ли его описал, после чего кивнул, потому что сказал верно.
Теперь мистер Бузи наклонил голову, его губы разошлись в вопросе, которого он не задал. Я думаю, он не был уверен, честен я или поддразниваю его.
– Картофельная шелуха, – пробормотал он, отрицательно покачав головой, себе под нос, но достаточно громко, чтобы я услышал.
– Вот вам и рассказ о моих городских приключениях, – сказал я, шутливо грозя ему мизинцем, – и о том, что я увидел, когда вернулся, как я показал на пальцах – на всех, включая и мизинец. И что мы с этим будем делать?
Мы некоторое время просидели в молчании, пытаясь понять, что случилось ночью с пропавшими фруктами.
– Есть вещи необъяснимые, – сказал я наконец и рассмеялся, потому что тысячу раз прежде утверждал, что таких вещей нет, что есть только то, что уже объяснено, и то, что еще ждет объяснения. Никакие бездны не лежат вне пределов досягаемости – такой точки зрения я всегда держался. Мы всегда держались. Потому что мы оба рациональны от природы. Нас утешает только материя вселенной, тело, существо, содержимое.
– Может быть, лесок или те огрызки, что от него остались, не так уж необитаемы, как мы считали, – ответил мистер Бузи. – Но не говори об этом моему племяннику. А то он придет сюда с ружьем.
12
Вообще-то мне уже доводилось видеть Джозефа Пенсиллона с ружьем в руках, правда, у меня не было желания говорить об этом мистеру Бузи, сообщать, что и я сыграл крохотную роль в том, что лесок, который он любил и исследовал в детстве, превратился сегодня в безжизненное пространство. Это было вечером четыре года назад или пять, когда чуть не убили Субрике. Можно сказать, что он сам вызвал на себя огонь, проводя частную вендетту на публичных страницах «Личностей» (теперь, к моему прискорбию, закрытых ввиду падения доходов от рекламы).
Конечно, когда «Хроника» наконец опубликовала планы и подробности проекта «Роща», тревожная дрожь прошла по городу. Горожане хотели быть уверены, что наши потери будут менее существенны, чем наши приобретения. Два вида слоганов – СЕМЬИ, А НЕ ЛЕС; ПРЕЖДЕ КРЫШИ, ПОТОМ КРОНЫ и СПАСИТЕ НАШИ ЛЕГКИЕ – говорят об уровне разногласий. Субрике стал самоназначенным лордом-хранителем легких. «Если бы воскрес Виктор Гюго и посетил нас, то он бы разочаровался, узнав, какими мы стали одышливыми из-за недостатка кислорода, который, как известно любому ребенку, подарен нам растениями и деревьями, – писал он. – Прежде мы были его „Городом с четырьмя легкими“. Вскоре, если не остановим эту так называемую „Рощу“, мы превратимся в „Город всего с тремя легкими“, станем людьми, которые забыли о своем долге и своем наследии».
Неприязнь Субрике к брокеру Пенсиллону не уменьшалась с вечера дебюта Седрика в саду, скажем об этом такими словами. Однако он сдерживался и в своих колонках и сообщениях не называл его «Пиноккио», хотя этот ярлык напрашивался сам собой. Считается, что журналист должен быть аргументированным и объективным. Однако Субрике не мог забыть драку в шатре тем вечером, когда мистер Ал оказался стерт с карты, обмен ударами и его унижение перед соблазнительными коленями Катерин Пенсиллон.
Она исчезла в тот вечер, как только Седрик завершил первую часть своего импровизированного концерта, а потому у Субрике не было возможности реабилитироваться. Целый час после перерыва он не сводил взгляда с ее пустого места, убежденный в том, что сам виноват в ее раннем исчезновении – фактически бегстве, – хотя те слова, которые он успел ей сказать тогда и вообще, были безобидными и профессиональными: «Я бы хотел взять у вас интервью». Он пользовался этой фразой тысячи раз и не всегда с целью соблазнения. И все же он понимал, что поставил ее в неловкое положение, а потом, когда в шатре началась ужасная заваруха, она оттуда исчезла.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
