По меркам неких идеалов успеха, его жизнь стала глубоким разочарованием. Но он также способен понять, что в конечном счете не велико достижение просто зациклиться на неудаче. Есть доблесть в способности выявить в своей жизни снисходительную, обнадеживающую перспективу, в понимании того, как быть другом самому себе, поскольку есть у тебя обязанности перед другими, какие надо исполнять.
Иногда посреди ночи он принимает горячую ванну и рассматривает в ярком свете свое тело. Старение немного схоже с усталостью, только такой, от какой, сколько бы ни спал, не избавишься. С каждым годом оно понемногу заметнее. Сегодняшняя так называемая плохая фотография на следующий год станет отличной. Добрый фокус природы в том, что она делает все до того неспешно, что нам не становится страшно, как должно бы. Придет день – и на руках его появятся старческие пятна, такие же, как у престарелых дядьев, каких он помнил из детства. Все случившееся с другими случится и с ним. Не избежать никому.
Он – собрание тканей и клеток, тщательно и замысловато соединенных и приведенных к жизни всего на один раз. Всего одно резкое столкновение или падение – и они вновь безжизненные. Вся значимость его планов зависит от постоянного тока крови по ранимой системе капилляров. Стоит любому из них хоть на чуточку выйти из строя, как начавший формироваться у него слабый смысл жизни тотчас же исчезнет. Он всего лишь случайное скопление атомов, вознамерившихся на несколько мгновений противостоять энтропии внутри космической вечности. «Интересно, – думает он, – какой из моих органов откажет первым».
Он единственный пришелец, кому удалось перепутать самого себя с целым миром. Он исходил из того, что он еще один стабильный объект вроде города Эдинбурга, дерева или книги, тогда как больше он похож на тень или звук.
В смерти не будет ничего слишком плохого, полагает он: составляющие его части будут перераспределены и возвращены. Жизнь уже была долгой, и в некоей точке, приближение которой он начинает предчувствовать, скоро настанет время уйти и уступить место другим.
Однажды вечером, возвращаясь домой по темным улицам, он увидел цветочный магазин. Должно быть, он много-много раз проходил мимо, но никогда его не замечал. Витрина была ярко освещена и заполнена разнообразным цветеньем. Рабих входит, и преклонных лет продавщица тепло улыбается ему. Взгляд его манят первые у природы цветы робкой весны – подснежники. Он смотрит, как руки женщины заворачивают букетик в тонкую белую бумагу.
– Для милой, я права? – улыбается она ему.
– Моей жене.
– Счастливица, – произносит продавщица и протягивает ему цветы и сдачу. Рабих надеется, что придет домой, и в этом случае цветочница окажется права.
К браку готовы
Они женаты уже шестнадцать лет, и все же только сейчас (немного поздновато) Рабих чувствует, что и вправду готов к браку. Это не такой парадокс, как кажется. При условии, что брак учит чему-то важному только тех, кто записался к нему на курс обучения. И это нормально, что готовность скорее должна следовать за церемониалом, нежели предшествовать ему, возможно, десятилетие-другое. Рабих признает, что всего лишь ловкость языка позволяет ему утверждать, будто он женат всего один раз. То, что убедительно представляется едиными отношениями, на деле прошло через такое множество эволюций, разобщений, пересмотров, периодов расставания и эмоциональных новоселий, что, по правде, он прошел по меньшей мере через дюжину разводов и повторных браков – просто с одним и тем же лицом. Он едет по долгому пути в Манчестер на встречу с клиентом. В машине, за рулем, вот где ему думается лучше всего ранним утром, когда дорога почти пуста и поговорить, кроме самого себя, не с кем.
Когда-то вас признавали готовыми к бракосочетанию по достижении определенного финансового и социального статуса: когда у вас был собственный дом, сундук с приданым, полный полотна, набор дипломов и свидетельств на каминной полке или несколько коров с принадлежащим вам наделом земли.
Потом – под воздействием романтической идеологии – подобный практицизм стал все больше казаться чересчур торгашеским и расчетливым, и фокус сместился на эмоциональные качества. Стало считаться важным обладание верными чувствами, в том числе чувством, что найдена родная душа, верой в то, что тебя во всем понимают, уверенностью, что никогда больше не захочется спать с кем-либо еще.
Романтические представления, как теперь известно Рабиху, это рецепт несчастья. Его готовность к браку основывается на наборе совершенно иных критериев. Он готов к браку, потому что (открывая перечень) он отказался от совершенства.
Провозглашение любимых совершенными может быть признаком только того, что мы не сумели понять их. Можно заявлять о начале узнавания кого-либо, только когда любимые основательно разочаровали нас.
Впрочем, проблемы тут не только в них одних. Кого бы мы ни встретили, все оказались бы в корне несовершенными: незнакомец в поезде, старый школьный знакомый, новый друг в социальной сети… И каждый из них гарантированно подвел бы нас. Факты жизни деформируют всю нашу натуру. Никому из нас не пройти по ней невредимым. Всех нас (обязательно) воспитали менее чем идеально. Мы предпочитаем драку объяснениям, мы придираемся, а не учим, мы раздражаемся, а не разбираемся в своих беспокойствах, мы обманываем и бросаемся виной туда, где ей нет места.
Возможностей выйти идеальным человеком из череды пагубных испытаний не существует. Нам незачем очень хорошо узнавать людей незнакомых, прежде чем выяснить о них это. Их конкретный способ безумия не станет очевиден сразу же (это может занять по времени до пары лет), но его наличие можно теоретически предполагать с самого начала.
Выбрать себе кого-то в супруги – значит всего лишь решить, какой в точности вид страдания вы намерены терпеть, а не чтобы воображать, будто мы отыскали способ обойти правила эмоционального бытия. Мы все по определению закончим с тем порождением всех наших ночных кошмаров, которое именуется «не той личностью».
Впрочем, это не обязательно катастрофа. Просвещенный романтический пессимист просто допускает, что одна личность не может быть всем для другой личности. Нам следует искать способы приспосабливаться (кротко и добродушно, как только сможем) к ужасным реалиям существования рядом с еще одним падшим созданием. Всегда возможно лишь одно – «довольно удачный» брак.
Для того чтобы осознание это было усвоено, помог бы отбор нескольких любящих до того, как у них все «утрясется», не с тем, чтобы получить возможность определить «ту личность», а с тем, чтобы получить щедрую возможность узнать из первых рук (и во множестве контекстов) правду о том, что нет никакой такой личности и что при ближайшем рассмотрении все на самом деле оказываются немного «не теми».
Рабих ощущает готовность к браку, поскольку отчаялся быть полностью понятым.
Любовь начинается с ощущения, что нас понимают в высшей степени благосклонно и необычно. Устраняется то, что заставляет нас страдать от одиночества: нам не приходится объяснять, почему мы находим ту или иную шутку смешной; нам ненавистны одни и те же люди; мы оба хотим попробовать этот довольно специфический сексуальный сценарий. С этим нельзя тянуть. Когда мы добираемся до разумных пределов способности наших любимых понимать, мы не должны обвинять их в упущении. Они не были трагически неумелыми. Они не могли полностью понять, кто мы такие, – и мы не сумели поступить лучше. Что нормально. Никто по-настоящему не понимает никого другого и не способен относиться к другим с полной симпатией.
