— Он умер, — ответил он.
— Я знаю. Но где я могу найти его внука Александра или их друга Петрова, или узнать о его дочери?
— Я ничего не знаю о его дочери и о внуке, — ответил он. — А Петрова я немного знаю…
— Вы не могли бы мне сказать, где я могу найти его.
— Кажется, да. У меня где-то записан его адрес. Хотите войти?
— Нет, — сказал я, — я лучше подожду здесь.
— Я сейчас.
Я посмотрел в сторону аллеи, обсаженной ивами. Мгновенье я раздумывал, пойти ли мне на могилу генерала, но не решился. Когда молодой человек вернулся с листом бумаги в руках, я сказал:
— Похоже, что кладбище совсем заполнено.
— Да, — ответил он. — Мы теперь никого больше здесь не хороним. Но скоро они будут раскапывать старые могилы, чтобы дать место новым. Вот адрес ресторана, где работает Петров. Насколько я знаю, вы можете застать его там в любой день или вечер.
Я поблагодарил его и быстро уехал.
После обеда я пошел в «Старс энд Страйпс клаб»[43]разыскивать Петрова. Я увидел его сразу же, но не окликнул, пока он не отнес тяжелый поднос с посудой на кухню и не вернулся с салфеткой на согнутой руке. Он слегка подпрыгнул и схватил меня за плечи, засмеялся, качая головой.
— Дорогой, дорогой мистер Сондерс. Я так рад, так рад. Садитесь. Нет, постойте, дайте мне еще раз обнять вас. Вы совсем здоровы? Царица Небесная, как чудесно снова вас видеть. Я однажды служил молебен за ваше выздоровление. Вы получали мои передачи?
— Какие передачи?
— Продукты. Продуктовые передачи. Я посылал их вам каждые две недели. Правда, не очень большие — маленькие банки, я доставал их на черном рынке, но лучше, чем тюремный паек, я уверен.
Я сказал ему, что никогда никаких передач не получал. Его лицо переменилось, но в следующую же минуту он улыбнулся, пожал плечами и сказал:
— Ну, может быть у того японца, который принимал эти передачи, были дома маленькие дети. Никогда не знаешь. Как бы то ни было, генерал Федоров всегда говорил, что победитель должен быть великодушным, а вы — победитель. Я хочу сказать, вы и Америка. И теперь можете только жалеть их.
— А Тамара… ей лучше? — спросил я.
Его лицо тотчас же переменило выражение; как у древнегреческого актера, который сменил одну маску другой.
— Нет, мистер Сондерс, Тамара совсем не лучше. Даже много хуже. Так говорят доктора.
— Я хочу ее видеть.
— Да, но, вероятно, это будет вам очень тяжело. Она никого не узнает. Я несколько раз навещал ее. Александр был только один раз. Он так расстроился, что доктора сказали, чтобы он больше не приходил. Она его не узнала, меня тоже. Вам будет очень больно видеть Тамару.
Я внимательно посмотрел на него, желая узнать, насколько правильно он понимает ситуацию, но под моим упорным взглядом его лицо снова приняло насмешливое выражение. Он потупился и, протянув руку, дотронулся до моего плеча. Другой официант, проходя мимо, с укором посмотрел на Петрова.
— Когда вы заканчиваете здесь работу? — спросил я. — Я встречу вас после.
— Сегодня я кончаю в полночь, потому что я начал в одиннадцать утра. Некоторые дни я начинаю работать в два и кончаю в три утра.
— Вы можете прийти в отель «Палас» или хотите, чтобы я пришел сюда?
— Если возможно, приходите сюда за несколько минут до двенадцати.
Когда я вернулся, Петров ждал меня на улице. Он взял меня под руку со словами:
— Вот теперь, мистер Сондерс, дорогой мой, мы можем, наконец, говорить наедине. Хотите, пойдем ко мне. Там тихо, и у меня есть виски.
— Хорошо, — сказал я.
— Мой Николай, вы знаете, здесь.
— Замечательно. Когда он приехал?
— О, это целая история. Я должен вам рассказать: как говорят у вас в стране, это прямо для романа. Во-первых, он — старший сержант, как в вашей армии именуют этот чин, — он военный полицейский. Конечно, я ожидал его, как только кончилась война, но не знал, когда и как он приедет. В общем, война кончилась неожиданно. До нас не доходили никакие вести, никаких вестей, и вдруг — бум! В один прекрасный день все кончилось. Зажегся везде свет, и люди на улицах целовались и кричали. Китайская армия объявила парад по случаю победы, и полиция остановила все движение на главных улицах здесь и в Интернациональном сеттльменте. Конечно, все ждали парада на этих улицах. Все китайцы тоже вышли, и громадные толпы стояли на тротуарах в ожидании. В это время Николай, который накануне прилетел с группой военных полицейских освобождать военнопленных лагеря Путунг, оказался одним из первых американцев на шанхайских улицах, так как он говорит по-китайски, и, закончив свою миссию, решил поискать отца. Он нанял рикшу с целью поехать во Французскую концессию. Конечно, рикша, увидев форму, ленты, револьвер, решив, что Николай — очень важное лицо, был ужасно горд первым американским пассажиром-победителем в его повозке. И так посередине пустой улицы они неслись. Рикша бежал счастливый, с гордо поднятой головой, мой Николай тоже был счастлив попасть в Шанхай. Китайцы и несколько европейцев, простояв много часов на пустых улицах, вдруг увидели этого рикшу и его седока — моего Николая в американской форме. Все стали громко аплодировать, махать флагами и восторженно кричать: «Америка, Америка». Николай был очень горд, хотя, конечно, это было очень смешно, вы понимаете? Рикша не взял никаких денег у него, просто отказался, потому что он был очень горд и счастлив.
— Это же замечательная история, Петров. Я так рад, что он здесь. А его жена тоже приехала?
— Нет, она не приехала. — Он помолчал немного. — Она написала мне письмо. По-английски.
— Я думал, что она тоже русская.
— Да, но она не знает по-русски. Родилась в Сан-Фран-циско в русской семье. Николай сказал, что она маленькой говорила по-русски, а теперь разучилась.
— Николай может ее научить.
— Он очень счастлив, — Петров вздохнул. — Счастлив и скоро едет назад.
— А внуки предвидятся?
— Нет, — он опять вздохнул, — еще нет.
В пансионе, в котором жил Петров, у него была большая комната. Мы сидели в ней до утра и пили виски, которое принес Николай. И чем больше мы пили, тем реже на лице у Петрова появлялось радостное выражение. В какой-то момент, говоря о Николае, он остановился и вытер слезы.
— Извините меня, — сказал он, — старческая слабость.
— А что насчет Александра? — спросил я.
— Александр — славный мальчик, хотя сбитый с толку. Он едет в Россию со многими другими.
— А Тамара?
