Иной раз в письме была одна фраза, иной раз одно слово, а не то рисунок или вовсе ничего.
Но каждое утро письмо приходило.
На все письма всем братьям и сестрам Книжник всегда отвечал страничками, вырванными из книг.
Те об этих страничках никогда не писали, но Книжник по письмам угадывал, что странички получены и прочтены.
Переписываются ли братья и сестры между собой, Книжник не знал.
Но думал, да, надеялся, что да, молился Богу, чтобы да.
Пудупудупуду — вернулся Бог.
— Ага, — воскликнул Книжник. — Его Величество перестали дуться…
Пудупудупуду — Бог ушел.
Ровно в одиннадцать вошел почтальон. Сам того не зная, разминулся в дверях с Господом и на короткое время заменил Его, судя по ликующему виду Книжника — он получил письмо от самой младшей сестры.
У Книжника уже лежало в конверте, но без адреса, письмо для одного из братьев, он быстро надписал конверт и отдал почтальону. Потом проводил его до двери, вернулся и, запрыгнув в кресло, стал читать письмо от сестренки.
«Боюсь, вот-вот влюблюсь.
В кого же? В собственного мужа, а я и так его люблю.
Ха — ха — ха
Тра — ля — ля
Туки — туки — туки
Вот какая штука!
Как же, как же быть?..»
Книжник внимательно прочел письмо и перечел опять, как будто раньше не читал.
Его натренированный на бег по строчкам глаз давно не отличал нечитаное от читаного-перечитаного.
Поэтому он перечел письмо еще, еще и сколько-то еще раз, прежде чем бережно сложить его и сунуть в столик, на дно большого ящика.
Вдруг Книжник заскучал.
Сначала он не мог поверить, что это с ним случилось, но пришлось.
Да, он скучал!
Он улыбнулся и с удовольствием предался скуке, стал упиваться ею.
«Мне скучно, — думал он, — какая скука, так вот она какая — скука!»
И с головой в нее ушел.
Пока его не привело в себя очередное пудупудупуду.
В лавку вошла красивейшая женщина на свете.
— Меня зовут Елена, — сказала она, поравнявшись с конторкой.
Книжник смотрел как зачарованный.
— Меня тоже, — брякнул он.
Красивейшая женщина на свете улыбнулась.
Он очнулся:
— Простите! Я нечаянно.
— Ничего.
Она неспешно повернулась вокруг своей оси.
— Вы ищете какую-нибудь книгу? — спросил вконец ошеломленный Книжник.
— Да, — ответила Елена.
Но тут же, закусив прелестную губку, честно призналась:
— То есть нет. Я ищу жениха.
Книжник печально улыбнулся.
— Мне очень жаль, — сказал он.
Красивейшая женщина на свете заглянула Книжнику в глаза, но лишь на миг.
— Жалеть не надо. В конце концов кого-нибудь добуду.
— Конечно, сколько захотите!
— Мне хватит одного.
— То-то будет счастливчик!
— Благодарю вас.
Елена одарила Книжника прекраснейшей на свете улыбкой.
И вышла из лавки.
Из всех женщин, когда-либо попадавших в его лавку-ловушку, Книжник любил только трех, которые теперь слились у него в уме в одну, в единый образ былой, утраченной любви.
Этих трех женщин Книжник любил больше, чем книги, больше, чем братьев и сестер, но книги, братьев и сестер он не утратил, равно как и они его не потеряли.
Он знал, что ни одну другую женщину уже не сможет полюбить, а потому лелеял любовь былую, старался думать о тех трех как можно чаще, хотя при этой мысли ощущал всю тяжесть одиночества.
С первой он потерял половину себя, от второй кое-как уберегся, но третья унесла другую половину.
Вот почему теперь Книжник был никем.
Он превратился в памятник утраченной любви.
Хотя он спал и даже просыпался, хотя работал худо-бедно в своей лавке, но то была пустая оболочка.
Книжник исчез, и только те три женщины могли бы общими усилиями восстановить его.
Поскольку он исчез из самого себя, в нем было много места для других: для книг, для братьев и сестер и, наконец, для посетителей.
Иные только потому и приходили, что их притягивала пустота, образовавшаяся в Книжнике — войдешь и сразу попадаешь ему в душу.
Других она же и отталкивала.
— Здравствуйте, — сказал маленький сморщенный человечек.
— Здравствуйте, — отозвался Книжник.
Человечек покрутил головой, осмотрелся, ему не понравилось, он ушел прочь.
— До свиданья.
— До свиданья, — отозвался Книжник.
Книжник на миг оторвался от книги и взглядом затворил за человечком дверь.
Он тщательно следил, чтобы в нем не задерживались посторонние, не важно, понравилось им или нет. Он не желал быть проходным двором, уж лучше оставаться тем, что есть, хотя бы пустым местом, иначе не дадут покоя.
Поэтому он принимал людей на время, но потом их выпроваживал.
Пудупудупуду при входе и при выходе были неоценимой подмогой в этом нелегком деле.
* * *
Книжник верил в жизнь после смерти, иначе говоря, он просто верил, что каждый получит после смерти то, во что верил.
Верить — значит творить, — так думал Книжник.
И, значит, те, кто верит в рай и ад, а также в те законы, по которым попадают туда или сюда, согласно им и попадут туда или сюда.
Кто верит в реинкарнацию, а также в те законы, что ею управляют, возродятся, лишь потому, что верят, в новом облике, опять-таки согласно тем законам, в которые так верят.
Кто верит в небытие, получит небытие.
А кто ни во что не верит, ничего не получит.
Он, Книжник, верил, что вариантов того, что будет после смерти, так же много, как людских представлений об этом.
И в свете собственного представления он иногда переставал читать и представлял себе жизнь после смерти, в которую он верит, чтобы потом, после смерти, так и жить.
Ему совсем не улыбалось после смерти получить такую жизнь, которая ему не по нутру, а все из-за того, что он при жизни не удосужился придумать что-нибудь получше.
Вообразить. Обмозговать. Всерьез. И, главное, поверить.
