— Да? Ты стал такой чувствительный, тонкий? Давно это с тобой, Петруша?
— А что странного?
— Никогда раньше не замечал.
— Значит, плохо смотрел. Они засмеялись.
— Петруша, завхоз наш дорогой, а не покопаешься ли ты в своих закромах? Ну, может, поищешь каких-нибудь чехов… А? И в коробочке с Юго-Восточной Азией пошурши. — Широков подмигнул. — Страна есть такая, Вьетнам… Слыхал, а? Может, там что-то? — Петр Сергеевич заерзал, кожа заскрипела. — Еще об одном одолжении я бы попросил тебя, но тут уже адрес точный. Имя тоже. Толя, мой шофер. Не трогайте его, ладно?
— Да ты что, ты что…
— И не надо за мной следить, ладно? Я знаю, я тебе многим обязан, Петруша. Но с тех пор неужели не расплатился? Неужели ты все еще сомневаешься во мне? — Петр Сергеевич пристально посмотрел на гостя. А гость продолжал: — Разве не я помог тебе раскрыть дело с сапфирами? А с мехами дельце не с моей подачи на ура прошло? Сколько славы, сколько денег тебе досталось. Мои прежние грешки — я тебе уже говорил — нынче достоинства. Выгляни-ка, Петруша, в окно. Теперь уже не из того кабинета, что прежде. Все книжки, которые ты у меня тогда отобрал, я перевел, прокомментировал и издал вполне легально. Мои комментарии на Западе перевели. Выходит, я лучше всех в мире те книжки прочитал, понимаешь?
— Но тогда те книжки ты не вправе был читать.
— Да, ты меня тогда спас. Но странно было бы тебе этим не заняться. Это ведь труды по психологии.
— Ага, но по психологии какой?
— Как по какой? По науке.
— Да нет, ты совсем другое изучал. Ты изучал влияние психотропных средств на массовое сознание.
— А что вредного?
— Не полагалось такое изучать психологам, психиатрам и прочим психам. Только людям особенным.
— Но тебе ведь просто меня было спасти.
— Конечно, я сказал, что ты на нас работаешь. Вот теперь попробуй опровергни. — Он хмыкнул.
— Можно подумать, тебе, пенсионеру, светит маршальская звезда за успехи в поимке контрабанды.
— Именно звезды-то я и боюсь. На бетонном столбике, — хмыкнул Иванов. — Конечно, рано или поздно нам всем такую навесят.
— Да не скажи, не всем. Кое-кого по ветру развеют.
— Это тебя, что ли?
— Я так и напишу в завещании. Развеять по ветру. Зачем кого-то обременять после жизни? Мне хорошо, и ветру хорошо — есть чем заняться.
— Слушай, Андрей Михайлович, мне что-то не нравится твое настроение. Причины? — требовательно спросил он. — И знай, мой к тебе интерес через Толю лежит совсем в другой плоскости. Не хочу тебя потерять раньше времени, золотой мой. Понял?
Широков внимательно посмотрел на Иванова. Секунду подумал. Потом вздохнул и задал только один вопрос:
— Ну так как, пошуршишь в закромах?
19
Таня Пескова пришла на работу, как всегда, в девять, села за стол возле бесконечных книжных стеллажей. Книги всегда успокаивали ее, но не сегодня. Разговор с Ольгой не шел из головы. Вернувшись вечером домой, она застала Сашу в привычной позе — он сидел на диване, тупо уставившись в телевизор. Катерина делала на кухне уроки, кошка лежала на холодильнике и требовала рыбы. Но рыбы не было, даже путассу, как и много чего еще. В холодильнике, как говорила в таких случаях Таня, выли волки.
На кухне валялись банановые шкурки, видимо, Катя перехватила кое-что после школы. Свет горел тускло, как обычно в это время — все уже дома и все подключились. А когда свет в доме вообще гас, значит, кто-то из новых, утверждали бабки на лавочке возле подъезда, залег в «джакузю».
Она оглядела длинные стеллажи книг — потрепанных и ни разу не открытых — и подумала: сколько еще лет она будет ходить сюда? Ей перевалило за сорок, но еще много придется износить башмаков или подбить старых… А потом? Потом она станет обладательницей пенсии и окажется в компании беднейших теток страны. К тому времени Катерина выскочит замуж за кого-то такого же голоштанного, и дальше все покатится под гору.
Таня иногда чувствовала себя такой же мудрой, как буддийский монах на японском острове в далеком Тихом океане, безбрежном, как сама жизнь. Кажется, она сама не знает, сколько ей лет, потому что цифры сейчас ничто.
Ей все равно. Ей стало невероятно грустно. Она вздохнула и посмотрела в окно. Ну и что видит она в данную минуту? Она видит утро, расплавленное солнце, похожее на разбитый куриный желток не слишком свежего яйца, купленного с лотка возле автобусной остановки. У тетки, которая когда-то была женщиной, младшим научным сотрудником с кудряшками, стучавшей каблуками по бесконечным коридорам бесконечных этажей нескончаемого института. Она смотрела, как одна собака бежала за другой, эти собаки, сменяющиеся поколение за поколением, подтверждали — все меняется, а жизнь остается.
Таня представила свою комнату, ей показалось, она слышит бой часов, которые Саша купил давно за гроши, когда часы эти старинной немецкой работы не относились к антиквариату.
Его глаза тоже были похожи на маленькие солнца, янтарные, они смотрели на мир по-прежнему изумленно. Он удивлялся всегда, словно это его первый приход на Землю. Для нее же в жизни нет ничего нового — Тане казалось, она листает одну за другой знакомые страницы, зная, что на следующей. Из-за этого ей трудно жить с Сашей, но иногда его особенное восприятие мира заставляло удивляться вместе с ним.
Таня знала, все случится именно так, как случилось. Сегодня за кофе она сказала мужу, сидящему напротив нее с кружкой:
— Они сдали тебя. Ты хотя бы это понял?
Он посмотрел на нее. Янтарь в глазах вспыхнул и стал похож на тот, который больше всего ценится. Саша молчал.
— Разве ты не видишь, что они сдали тебя?
— Ну что значит сдали? — Он пожал плечами. — Они просто ничего не могут.
— Ну неужели ты не понимаешь, в какую передрягу попал?
Он помолчал, пристально посмотрел на свои руки. Пальцы дрожали. Пальцы с аккуратными, ухоженными, но почему-то плоскими ногтями были бледно-синими.
— Да, пожалуй, не понимаю.
— Почему ты не хочешь сделать так, как я говорю? Ведь ты сегодня приедешь на работу, и там не будет сейфа. Почему ты не вынул из него то, что собирался?
— Да брось, Таня. Не преувеличивай. На это они не пойдут. Таня вздохнула. Сейчас она не чувствовала ни злости, ни досады. Она в очередной раз поняла, что смысл слов, вышедших из твоих уст, никогда не войдет неизменным в мозги другого. Твои слова не вызовут тех же мыслей и ощущений, которые породили их в тебе. Муж просто не понимает, что означают ее слова. Человек способен понять лишь то, что сознает сам. Она видела, как Саше тяжело все последние месяцы. Он превратился в комок нервов. Он уже не понимает сам, что делает.
Его маленькую фирму, которой, как она теперь поняла, могут перепасть большие деньги из городского бюджета, вырывали другие руки.
