— Пойдем сразу к Конни, — сказал он.
— Ты предупредил его, что придешь со мной?
— Он не берет трубку, — ответил Густав. — Но я оставил несколько сообщений.
— Он до сих пор думает, что ты имеешь к этому отношение?
— А, по-твоему, я ни при чем? Я люблю ее.
Я задал глупый вопрос, но его ответ прозвучал совершенно естественно и непринужденно.
До торгового центра, где находился офис Конни, мы дошли пешком. Внутри все было увешано флагами и вымпелами; красная ковровая дорожка вела от главного входа к временной сцене.
— У них сегодня эта дурацкая церемония, — сказал Густав. — Открытие самого большого торгового центра Скандинавии.
Я читал об этом в газете. Густав подошел к закрытой двери — чтобы войти, требовался код, но в офисы, расположенные в здании, можно было позвонить по домофону. Пока Густав звонил, я читал названия фирм. Предприятие Конни называлось, скорее всего, «Институт Лангбру», как я узнал позже, в честь владельцев и основателей Ланга и Брудина. На наш звонок никто не ответил.
— Я знаю, что он там, — сказал Густав.
Мы решили немного подождать под дверью, а поскольку в офисы время от времени приходили посетители, долго нам ждать не пришлось. Приехал велокурьер с тубусом. Мы проскользнули за ним следом и поднялись в лифте на последний этаж. Наверху был всего один офис. На старой латунной табличке, повешенной, очевидно, задолго до появления торгового центра, было написано «Институт Лангбру».
Густав несколько раз настойчиво позвонил в дверь. Никакого ответа. Тогда он заглянул в щель для почты и крикнул:
— Конни! Это я, Густав!
Мы ждали молча, прислушиваясь к звукам по ту сторону двери. Вскоре до нас донесся какой-то шум, слабый стук, словно дверь ударилась о резиновый дверной стопор.
— Мы просто хотели поговорить! — Густав старался сохранять спокойствие.
Это возымело должное действие, и вскоре из-за двери послышалось:
— Кто это «мы»?
Густав ответил, и человек за дверью принял решение — один за другим он отпер три замка, и дверь медленно отворилась.
Даже если бы я помнил, как выглядит Конни, я бы ни за что не признал его. Выглядел он ужасно — не человек, а развалина. Довольно скоро мне предстояло выяснить, что было тому причиной, и даже понять его состояние. Мало кто мог сделать это и не сойти с ума.
— А, это ты… — сказал Конни, глядя на меня. — Терпеть тебя не могу…
— Конни, — начал было Густав, но Конни остановил его жестом руки.
— Осторожно, Густав, — сказал он. — Я заражен.
Густав замер. Я не знал, какие у них отношения, насколько хорошо они знакомы, но в моей компании Густав, вероятно, чувствовал себя увереннее.
— Черт, да ты же под кайфом! — сказал он.
— Осторожно, — повторил Конни. Потом он обратился ко мне: — Тебе бояться нечего. Ты свое уже получил.
Конни сделал неопределенный жест, охватывающий все, что его окружало. Он не был «инфицирован» или «запятнан» — он был «заражен». Чтобы продемонстрировать это, он попятился от двери, вытянув перед собой руки, как будто для того, чтобы обозначить границу карантинной зоны. Мы с Густавом остановились в дверях. Конни был несомненно болен, и что бы с ним ни приключилось, заразиться нам не хотелось. Я пока еще не понял, почему он сказал, что я тоже заразен.
— Тебе здесь не место! — Конни указал на Густава. — Ты слишком молод. А ты… — он снова указал на меня, — ты знаешь, о чем речь…
— Нет, Конни, — ответил я. — Понятия не имею.
— Что, черт возьми, происходит? — спросил Густав.
— Тебе здесь не место, — повторил Конни.
— Да хватит уже! Ты что-то знаешь, да? Ты что-то слышал. Я тоже имею право знать.
Конни кивнул. Он понял, но сказал так:
— Нет. О Камилле я ничего не знаю. Меньше, чем когда-либо. Но мы узнаем. Скоро.
— Как?
— Уходи! Я позвоню. Тебе это ни к чему… — Он сделал три глубоких вдоха, один за другим, и похлопал себя по груди, словно говорил о какой-то скрытой болезни.
— Я не уйду, пока не узнаю, что происходит. — Густав посмотрел на меня, словно искал поддержки.
Но я не мог его поддержать. Конни производил впечатление больного и безумного человека, но я, кажется, понимал, что он не сошел с ума, что все это не пустые разговоры. Похоже, за его словами стояли веские и обоснованные аргументы.
— Прости, — сказал он, — если я наговорил лишнего. Ты должен понимать, каково мне сейчас. Я до сих пор не знаю, где она, но мы обязательно узнаем. Это единственное, что я могу сейчас сказать.
— Когда? — спросил Густав.
— Сегодня. Завтра. Я не знаю. — Он пошатнулся, словно у него резко упало давление, потом облокотился о дверной косяк. — В горле пересохло…
Он поплелся на кухню.
— Иди, — сказал я Густаву тихо, так чтобы Конни не услышал. — Иди домой. Я ненадолго задержусь — посмотрим, что из этого получится.
— Господи, что же я натворил? — сказал Густав.
— Скорее всего, ничего. Именно поэтому ты должен уйти. Пока ничего не натворил.
Он все понял.
— Ладно, Конни, — сказал он. — Ладно. Я ухожу.
Он постоял немного, дожидаясь, пока Конни появится в дверях кухни. Конни вышел, кивнул и вытер подбородок. Он так жадно пил, что облил себе грудь.
— А ты? — обратился он ко мне. — Ты останешься?
— Останусь, если хочешь, — ответил я.
— Не бойся меня.
— Я не боюсь.
— Мало ли чего я тут наговорил.
— Все в порядке.
— Как там погода?
— Похоже, будет дождь.
— Возьми зонтик. Бери, сколько хочешь.
Густав проследил за его жестом. В прихожей стояло высокое ведро, украшенное английскими охотничьими мотивами. Из него торчали забытые посетителями и временными служащими зонтики. Густав послушно взял себе зонт и посмотрел в мою сторону с жалостью, словно ему вдруг стало стыдно за то, что он втянул меня в это дело.
— Я позвоню, — сказал я.
Густав кивнул и вышел.
Я вошел и закрыл за собой дверь.
— Раздевайся, — сказал Конни.
Я снял пальто и оставил его в прихожей. На вешалке висели пиджаки, пальто и костюм.
Помещение было старое и запущенное. В просторной прихожей стоял большой металлический каталожный шкаф; одна дверь вела в кухню, две другие — в кабинеты и еще одна — в комнату, заставленную письменными столами со старыми телефонными аппаратами. Конни вошел в один из кабинетов. Я проследовал за ним. Комната была довольно большая, с эркером. Уровень пола в эркере был выше, чем в кабинете; окна выходили в торговый центр. Посреди кабинета стоял огромный потертый кожаный диван. Воздух был затхлый.
