— А теперь, когда ты трахаешь дочь этого ублюдка, ты готов смотреть на это сквозь пальцы?
— Вряд ли.
— А Рич Роуз знает о вас двоих? — прищуривается Гэннон, его рот складывается в дьявольскую гримасу.
Я не могу сказать ему ни да, ни нет. Я не могу дать ему оружие. Хотя мой первоначальный план состоял в том, чтобы осквернить Шеридан из злости, сейчас мне на нее не наплевать. Я не смогу смириться с собой, если ухудшу ее положение дома — или если Гэннон будет разжигать дерьмо только для того, чтобы получить свою порцию удовольствия.
— Это действительно не твое дело, — предупреждаю я его. — И, если у тебя есть хоть капля ума, ты оставишь это, черт возьми, в покое.
— Или что? — смеется он.
— Я скажу папе, что ты трахаешься с Кассандрой, — говорю я.
Удивительно, как быстро самодовольство испаряется с его лица. Я блефую. Я не знаю, что они трахаются, но видел, как они флиртуют, когда наш отец не смотрит, и это всегда вызывает у меня рвотный рефлекс. Но выражения его лица достаточно, чтобы заставить меня подумать, что, возможно, в моем маленьком обвинении есть доля правды. Или, по крайней мере, я могу выдавать желаемое за действительное.
Мерзость.
— Ты дьявольский мудак, — говорит он.
Я пожимаю плечами.
— Нужно знать одного, чтобы узнать другого.
Я отмахиваюсь от Гэннона. И этот засранец уходит, но не без того чтобы сначала не бросить на меня убийственный взгляд. Тот, который говорит о том, что он еще не закончил со мной.
Но он меня не пугает.
Но мысль о потере Шеридан? Это чертовски устрашает.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ШЕРИДАН
— Привет, Мона, заходите, — я приветствую нашу новую медсестру в понедельник утром. — Я Шеридан.
Мона одета в бледно-желтую форму и несет оливково-зеленую сумку с медицинским крестом на одной стороне и логотипом медсестринской компании на другой. Под одной рукой у нее стопка буклетов и бумаг.
— Приятно познакомиться, Шеридан.
Мона протягивает руку для рукопожатия, она теплая и мягкая, и улыбаясь, она пожимает плечами. Ее каштановые волосы отливают серебром, и от нее слабо пахнет средством стирки и коричневым сахаром.
Я уже люблю ее.
— Мама в гостиной, — говорю я.
Она снимает свои синие кроксы и идет за мной в гостиную, где мама устроилась в мягком кресле.
— Вы можете присаживаться, где захотите.
Не то чтобы у нас было много вариантов. У нас есть диван и кресло. И кресло уже занято.
В течение последующего часа я рассказываю ей все о маминых потребностях. Как они меняются в зависимости от дня. В одни дни ей не нужна помощь, а в другие она с трудом встает с постели. Когда мы заканчиваем, провожу для нее небольшую экскурсию по дому, закончив на кухне у аптечки.
— Это мамин график приема лекарств, — я указываю на список на холодильнике. — Я отдала его сотруднику вашего агентства, когда мы разговаривали по телефону на днях, но он всегда здесь для удобства.
— Замечательно, — говорит Мона, перебирая бумаги в своих руках. — Вообще-то у меня есть несколько вещей и для вас. Это магнитик с нашей информацией о дежурствах и чрезвычайных ситуациях. Вот моя визитка и несколько запасных на случай, если вы захотите раздать их друзьям, соседям или членам семьи. О, и у меня есть кое-какие бумаги, которые нужно подписать.
— Я думала, что уже все подписала? Пару дней назад? С администратором?
— О, это для выставления счетов. Очевидно, поручитель — не член семьи, поэтому они хотели иметь эту специальную форму. Это формальность.
Мона кладет лист на стойку и протягивает мне ручку, а я молюсь, чтобы мама не услышала ничего из того, что она только что сказала.
Я просматриваю бумаги, расписываюсь в строчках и подтверждаю, что Август Монро несет ответственность за все платежи. Но когда я дохожу до конца, дата рядом с его именем кажется… неправильной.
Быстро подсчитав, я понимаю, что указанная дата была бы за два дня до того, как мы впервые занялись сексом.
— Что означает эта дата? — указываю на нижнюю часть бумаги.
Мона поворачивает бланк к себе.
— О. Это дата начала действия контракта.
— Она верная?
Губы Моны растягиваются в милую улыбку.
— Я совершенно уверена, но с удовольствием перепроверю для вас.
Я уже собираюсь сказать ей, что в этом нет необходимости, когда меня отвлекает другая дата — дата окончания службы.
— Тут… тут написано через четыре года? — спрашиваю я.
— Конечно. Похоже, ваш поручитель внес предоплату за сорок восемь месяцев обслуживания.
Я присаживаюсь за стол, пытаясь осмыслить происходящее. Сорок восемь месяцев покроют все мамины потребности, пока я не смогу получить степень бакалавра по сестринскому делу.
Не говоря уже о том, что Август спустил на это более ста тысяч — еще до того, как я с ним переспала.
Почему он не сказал мне об этом?
Теплота наполняет мою грудь, заполняя ее до невидимого края, но затем сменяется темным, тонущим чувством, которое удерживает меня на месте и крадет всю красоту этого момента.
Август влюбился в меня задолго до того, как я это поняла.
Возможно, даже до того, как он тоже это понял.
— Все в порядке? — Мона кладет свою руку поверх моей. — Вы выглядите немного ошеломленной. Я знаю, что поначалу это может быть немного шокирующим. Это большая перемена.
— Да, извините, — я заставляю себя улыбнуться. — Я просто потерялась в мыслях.
— Если вы хотите все посмотреть, я пойду проверю маму. Если у вас возникнут вопросы, дайте мне знать, хорошо?
— Отлично. И если вы не возражаете, пожалуйста, не говорите маме о счетах. Это не принесет ей ничего хорошего, если она будет беспокоиться об этом.
— Без проблем.
Мона направляется в гостиную, и через секунду
