бобровые шкуры начали перемещаться все дальше к западу от заселенной территории Новой Франции.
Колонисты вновь стали путешествовать и исследовать новые земли в масштабах, невиданных со времен Самюэля де Шамплена. Доступ в Верхнюю страну контролировался сначала гуронами, а затем ирокезами. Несколько миссионеров и торговцев сумели проникнуть туда, но никакой принципиально новой географической информации по сравнению с той, которая была известна Шамплену, они не получили. Теперь, когда все торговые альянсы оказались в стадии реорганизации, исследователи в рясах, так же как и коммерсанты, расширили зону фронтира Новой Франции. В числе первых участников этого движения на запад были Медар Шуар де Грозейе и его молодой шурин Пьер-Эспри Радиссон. В юности де Грозейе служил у иезуитов в качестве ангаже в разных миссиях у гуронов, где он овладел несколькими индейскими языками и установил связи со многими союзниками гуронов. Свою первую самостоятельную экспедицию на Запад де Грозейе предпринял в 1654 г., став таким образом одним из первых лесных бродяг. В 1659— 1660-х гг. они с Радиссоном совершили долгое и успешное коммерческое путешествие к озеру Верхнему, где оба хорошо осознали, какая богатая добыча бобровых шкурок ожидает их в районе, расположенном к северу и западу от Великих озер.
Вслед за ними отправились и другие исследователи. В 1673 г. Луи Жолье и священник отец Жак Маркетт обследовали верховья реки Миссисипи. В 1679 г. Рене-Робер Кавелье де Ла Саль изучил южное побережье Великих озер и спустил на воду «Грифон» — первое парусное судно на акватории Ниагары выше водопада. Желание Ла Саля найти путь, ведущий через Северную Америку на Восток, было столь сильным, что его сеньорию и отправной пункт на острове Монреаль, где он готовился ко всем своим экспедициям, стали называть Лашин, т. е. Китай[134]. Преследуя эту цель, Ла Саль в 1682 г. спустился по реке Миссисипи до Мексиканского залива. Три года спустя, во время морского плавания к побережью упомянутого залива, этот вспыльчивый, фанатичный исследователь был убит своими собственными спутниками. Все эти путешествия, намного расширившие присутствие французов в Северной Америке, являлись официальными и были санкционированы интендантом Талоном, губернатором Фронтенаком и их преемниками. Однако осуществлялось много неофициальных экспедиций, подобных, например, рискованному предприятию двадцатилетнего малоизвестного лесного бродяги Жака де Нуайона, который в 1688 г. дошел почти до нынешней Манитобы. Многие из этих людей, как и де Нуайон, могли рано или поздно возвратиться жить в Монреаль или в сельскую местность на ферму, но некоторые всей душой принимали образ жизни аборигенов и оставались среди них.
Вне зависимости от официальности или неофициальности своего статуса все экспедиции были связаны с торговлей пушниной. Чтобы найти проводников и даже для того, чтобы пройти через земли различных племен, исследователи должны были устанавливать дипломатические отношения с туземцами, и торговля всегда играла посредническую роль при заключении соглашений. Шкурки пушных зверей, доставлявшиеся в Монреаль, становились источником финансирования новых экспедиций, даже если они и не были единственной их целью. Сам губернатор Фронтенак, постоянно опутанный долгами, был глубоко вовлечен в торговлю. Его форт Фронтенак, построенный в 1673 г. (на месте будущего города Кингстон на озере Онтарио), был не только военным постом, но и местом мехоторговли, прибыль от которой побуждала губернатора оказывать энергичную поддержку экспедициям Ла Саля. В конце XVII в. торговые фактории стали возникать на территориях вокруг Великих озер и в верховьях реки Миссисипи. Самой важной из них была фактория Мишили-макинак, расположенная в проливе[135] между озерами Мичиган и Гурон.
К 1680-м гг. лесные бродяги, индейские торговцы и исследователи способствовали тому, что в Монреаль хлынул поток шкурок. В 1681 г. королевские чиновники признали, что эти поставки существенно подорвали роль Монреаля как места, где французские и индейские торговцы обменивали бобровые шкурки на одежду, мушкеты, медные котлы и другие товары. Предложив лесным бродягам амнистию, власти ввели систему выдачи разрешений (congеs) на торговые экспедиции. Легитимация деятельности лесных бродяг привела к появлению еще одного участника в торговле — вояжёра. Действуя на основе собственных разрешений или находясь на службе у обладавших ими монреальских купцов, вояжёры превратили торговлю на Западе в профессию. Недавно прибывшие иммигранты, разорившиеся купцы и даже фермеры-абитаны устремились на Запад, пытаясь добыть себе средства к существованию, перевозя на каноэ французские товары в район Великих озер и возвращаясь оттуда с грузом бобровых шкурок. Подобное развитие событий отнюдь не угрожало процветанию Монреаля. Именно монреальские купцы снабжали вояжёров товарами для торговли, как они снабжали и лесных бродяг, хотя и не столь открыто. Поэтому пушнина по-прежнему попадала в их руки. Город, основанный как община праведников, стал теперь местом, прочно связанным с коммерческой деятельностью.
Превращение лесных бродяг в официально признанных вояжёров не привело к исчезновению всех форм незаконной торговли пушниной. Поскольку необходимость получать разрешения ограничивала доступ к этой деятельности, некоторые торговцы начали искать альтернативные пути к рынку. Один из таких маршрутов привел их на юг, к английским купцам колонии Нью-Йорк. Торговцы в Олбани предлагали хорошие цены за бобровые шкурки, что способствовало налаживанию тайных коммерческих контактов между Монреалем, Олбани и западными торговыми факториями. Это обеспечивало вояжёрам и их индейским поставщикам выгодный сбыт в тех случаях, когда Вест-Индская компания[136] — работавшая по королевской лицензии торговая компания, покупавшая в Новой Франции пушнину и перевозившая ее в метрополию, — решала ограничить количество закупаемого меха или снизить цены. Нью-йоркские купцы и их союзники ирокезы должны были оставаться привлекательной альтернативой, всегда готовой бросить вызов Новой Франции как центру торговли пушниной. Но на побережье Гудзонова залива появился более мощный и сильный соперник.
Компания Гудзонова залива
Когда в 1629 г. Самюэль де Шамплен сдал Квебек братьям Кёрк, некоторые торговцы колонии без особых угрызений совести перешли на сторону англичан. Для Этьена Брюле и других та новая жизнь, которую они вели в Северной Америке, торгуя пушниной, была ценнее государственной принадлежности, и они действовали под английским контролем вплоть до того времени, когда французские власти вернулись в Квебек. Спустя полвека основы британской торговли пушниной в северных и западных регионах Канады были заложены двумя колонистами из Новой Франции, которые также решили, что логика коммерции более убедительна, чем национальные или даже семейные узы. Медар Шуар де Грозейе и Пьер-Эспри Радиссон, вернувшись в 1660 г. в Новую Францию с расположенных на северо-западе территорий, встретили, мягко говоря, не очень радушный прием. Они полагали, что меха, привезенные ими в разгар победоносного наступления ирокезов, спасли колонию от коммерческого краха, но губернатор подверг их дисциплинарному взысканию и оштрафовал за самовольное предприятие. Не лучше было принято и их предложение о
