мои безвольные руки себе на плечи.
– Кажется, – говорит он приторным голосом, – нас в прошлый раз прервали в самый неподходящий момент.
И тянется к моим губам, но я вовремя уворачиваюсь, и поцелуй приземляется в щеку.
– О-ой, – тяну я, – ну все же смотрят.
Что далеко не так. Рэй, София и Валери буянят на танцполе, а остальные либо тусуются у стола со снеками, либо танцуют медляк со своими кавалерами или подружками, обретенными в лагере. Десять минут назад я бы сама повисла на Чейни – и все, включайте финальные титры. Но сейчас? Я не хочу быть героиней его романа.
Я хочу к Ариэль и Джиа. Всякий раз, когда я затаскивала их на дискотеки в восьмом классе, мы притворялись, будто снимаемся в клипе, и выразительно дули губки на воображаемую камеру, пока взрослые не начинали интересоваться, хорошо ли мы себя чувствуем. Однажды Джиа сбросила туфли на крошечных каблуках и буквально попыталась сесть на шпагат посреди паркета. Ариэль кричала, что Джиа порвет колготки, и я помню только, что хохотала как ненормальная, и пресс у меня потом болел несколько дней. То были лучшие вечеринки, лучшие дни.
Чейни смотрит на меня томным взглядом, явно намеренный подступиться еще раз. Его жадные обветренные губы прижимаются к моим, и на сей раз у меня нет сил сопротивляться. Я закрываю глаза и представляю, что я в банкетном зале «Хайятта» вместе с подружками, бока болят от смеха, и мы пляшем до упаду.
Джиа и Ариэль были правы. То, что я дублерша Милли, что я танцую лучше всех в труппе или что я, возможно, девушка Чейни, не имеет никакого значения. Для всех в Колледже театрального искусства имени Люшеса Брауна я всегда буду Чин Хо. Всегда буду гейшей.
29
Ариэль
– Вот эта, – говорит Хаджин и тычет пальцем в название песни на ламинированном листочке в папке. Под фиолетовыми и синими огнями светомузыки ее лак то и дело меняет оттенок.
Я мотаю головой.
– Нет. Абсолютно точно нет.
Карл выпячивает нижнюю губу и ноет в микрофон:
– Пожалуйста. Пожалуйста-препожалуйста!
Караоке-кафе в районе Кымджон – маленькие и пестрые, втиснутые между продуктовыми магазинами и маникюрными салонами. Здешние поаляпистее, чем их собратья в манхэттенском Кореатауне. Раньше мы отмечали там дни рождения Эверет. Она всегда выбирала песни из мюзиклов, а Джиа пела что-нибудь из «Спайс Гелз». Хаджин говорит, что нельзя побывать в Корее и не спеть в правильном караоке. Поэтому она сюда меня затащила. В соседние номера набиваются толпы студентов. До меня доносятся тихое пение и звон рюмок с соджу[62].
Всю эту неделю я провела с друзьями Беа. Мы побывали в торговом квартале Нампо и поели кебабов. Прошли пешком от дома имо до самого Хэундэгу. Я сказала, что не смогу ходить с ними по клубам и барам, потому что я еще несовершеннолетняя, но удивительным образом их это ничуть не покоробило. Вместо вечеринок мы гуляли по городу и отдавались ритмам музыки. Иногда мне становилось так весело, что я забывала, чем провинились Хаджин и Карл. Забывала, что существуют такие места, как Сан-Франциско, Бристон и дом.
Эверет и Джиа считают, что мне пора узнать правду о гибели Беа. Но каждый раз, когда я хочу завести об этом речь, перед глазами встает тонущая сестра. Ее украшения. Браслеты из ракушек. Ожерелья из голубого стекла. Карл передал их мне на хранение. Я знаю, что хочу узнать. Но не могу подобрать слов.
Карл делает такие большие щенячьи глаза, что те, кажется, сейчас уползут за пределы лба.
– Если ты это споешь, – говорит он, – я дам тебе десять тысяч вон.
– Ты и так должен мне десять тысяч вон за этот номер, – сообщаю я ему.
– Ладно, я добавлю десять тысяч вон сверху.
Я качаю головой.
– У меня ужасный корейский.
Начинает играть синтезатор, музыка стремительно ускоряется. На экране мигает обратный отсчет.
– Упс, – произносит Хаджин.
Я рычу и беру микрофон. Карл хлопает в ладоши, а Хаджин начинает танцевать так, будто она в клубе. Интересно, думаю я, ходила ли с ними сюда Беа? Дома мы в караоке даже не заглядывали. Я даже не знаю, какие песни она любила. Кей-поп, как Хаджин? Или предпочитала что-то более слащавое и американское вроде «Не прекращай верить» или «Милая Кэролайн»[63]?
Я не понимаю половины слов в песне Со Чан-хи «Слезы», но все равно кричу их во всю глотку. Пою я чудовищно. Эверет сказала бы, что у меня нет опоры в дыхании. Завтра, наверное, голос сядет. Если бы меня услышали корейцы, то подвергли бы публичному осуждению. Но Карл обнимает меня за плечи, а Хаджин кружится по комнате. Дойдя до высоких нот, я вытягиваю их как могу, и ребята заходятся аплодисментами. Впервые за много месяцев я чувствую на лице улыбку. Кожа вокруг рта растянута и зудит. Я готова пробыть в этой комнатушке вечность.
Как только песня заканчивается, у меня в сумке звонит телефон. Я возвращаю микрофон Карлу.
– Я на минутку, – говорю я, – а ты давай приготовь десять тысяч вон к моему возвращению.
Карл невинно хлопает ресницами.
– Запиши на мой счет, дорогуша.
Я выбираюсь из номера в вестибюль караоке-бара. Заведение все еще набито пусанскими студентками в теннисных юбках и кожаных куртках. Дверь распахивается, и лицо овевает свежим ночным воздухом. Я выхожу на улицу. Даже снаружи до меня доносится приглушенный веселый галдеж. Я отвечаю на звонок, не посмотрев на имя звонящего.
– Алло?
– Ариэль. – Голос уммы звучит сурово, но спокойно. Фаза крика, которая длилась всю прошлую неделю, видимо, закончилась.
– О, привет, умма, – говорю я. – В Нью-Йорке же совсем рано.
Мама игнорирует мое замечание. На заднем плане покашливает аппа, будто хочет предупредить меня, что он тоже рядом, но разговор будет вести мама.
– Нам с аппой надо поговорить с тобой, – говорит умма.
Я представляю, как они сидят в столовой: телефон на громкой связи, идеальные осанки, стопки бумаг с планами по всему столу, у каждой заголовок «Как спасти Ариэль от бесчестья». Если прервать звонок, они все равно перезвонят, только еще сильнее рассердятся. Поэтому я делаю глубокий вдох.
– Ладно, – соглашаюсь я, – о чем?
Из динамика раздается шуршание бумаг. Видимо, я была права.
– Я позвонила в Бристон, и они сказали, что ты можешь приступить к учебе двадцать шестого августа, как и планировалось. Но тебе нужно будет еще раз пройти вводный курс по естественным наукам, поскольку подготовительные курсы ты бросила. – Умма делает паузу,
