что в каком-то смысле я права.
– Это в каком? – удивилась я.
Вихра пояснила, что натёчные образования растут веками. Капля дождя, упав на гору, растворяет в себе частичку известковой породы, вместе с ней просачивается в щели, проникает в глубь горы, пока не достигнет полости, – там повисает, а потом срывается и оставляет на потолке крохотное пятнышко карбоната кальция. С такого пятнышка и начинаются сталактиты, даже самые крупные из них. Упав на пол, капля просачивается дальше или испаряется и опять же оставляет известковый след, из которого в свою очередь вырастает сталагмит.
Миллионы капель повторяют один путь, и натёчный слой постепенно увеличивается: сверху вытягивается сосулькой, а снизу поднимается приземистой пирамидкой. Проходят сотни и тысячи лет, прежде чем они соединяются, создавая колонну сталагната. Толстые и прочные, прутья сталагнатовых решёток порой растут очень тесно, и пробраться между ними не получается даже со скальным молотком.
Настя проворчала, что путается в сталактитах и сталагмитах.
– Теперь ещё сталагнаты! Что дальше? Сталагбуты?
Вихра как-то чересчур серьёзно ответила, что о сталагбутах не слышала, хотя знала немало иных названий. Добавила, что и сама в детстве путалась, но Страхил придумал для неё лёгкий способ запомнить отличие.
– Это работает на болгарском, – сказала Вихра. – И на английском. На русском, наверное, тоже сработает. Всё просто. Нужно ориентироваться по букве, отличающей одно название от другого. Она графически показывает, как именно растёт известковый нарост. Или не известковый, натёчные образования ещё бывают соляные и…
– Господи, какая муть, – по-русски прошептала Настя.
– В общем, слушай. В слове «сталактит» такая буква – «т». И она, то есть буква, похожа на сосульку. Ну или на шип. Главное, что смотрит остриём вниз. Вот и сталактит растёт аналогично: крепится к потолку и свисает. В «сталагмит» такая буква…
– …«м»! – подхватила я. – И она похожа на два зуба, которые смотрят вверх. А в «сталагнат» буква «н» похожа на две колонны, соединённые перемычкой, и сразу видно, что речь о натёчных колоннах!
– Верно.
Я поняла, что по серьёзности Вихры можно судить о том, насколько она устала. Раньше Вихра охотно отвечала улыбкой на улыбку, смеялась над нашими шутками, а сейчас ко всему относилась с преувеличенной серьёзностью. Я порадовалась, что Гаммер и Настя другие. Вымотавшись, они дурили, ворчали, порой ругались, но смешливости не утрачивали, и это помогало им преодолевать любые трудности.
Мы продолжили петлять в обход крупных сталагмитов, и я сказала, что формально три упомянутых названия отличаются не только буквами «т», «м» и «н». Если уж формулировать правило, лучше говорить о согласных перед ударными гласными, и тогда никто не запутается. Вникать в мои придирки никто не захотел, и мы минутку шли молча, а потом, не сговариваясь, остановились. Поняли, что дальше по пещере Смирнова не продвинемся.
И мы бы напряглись для финального рывка, если бы точно знали, что сундук спрятан в центре карты, но пересечь обе чернильные многоножки за одну вылазку посчитали невозможным. Мы даже не были уверены, что в конце второй многоножки откроется выход наружу, а уж для прохождения всей пещеры в обе стороны определённо требовалось больше припасов, батареек и верёвок.
Предвкушая скорый привал, моё тело поддалось слабости. По нему разлилась угнетающая тяжесть. Я только удивлялась, каким чудом вообще стою. Приключение с камином впрыснуло в мои вены последние капли адреналина, и я ещё продержалась на нём, как на последних каплях топлива, а сейчас мои баки опустели и требовали немедленной заправки. Я почувствовала себя старой ржавой машиной вроде пыжика, в бардачке которого мы нашли брошюру заливинского маяка.
Никто не торопился вслух признать поражение. В наших сжатых губах, запавших глазах, да и во всём облике читалось упрямство, граничащее с одержимостью. Мы будто ждали, когда кто-нибудь из нас грохнется в обморок, а первой в обморок грохнулась бы я, и мне бы хоть чуточку поныть, поскулить, но все молчали, и я молчала.
– Фонари светят слабее, – сказала Вихра.
Я моментально вытащила руку из левой лямки. Рюкзачок скользнул на гальку. Шмякнулся так, словно в нём было килограммов двадцать, не меньше. У меня предательски подогнулись ноги, и, поймав спиной ближайший сталагмит, я сползла на пол. Наверное, это выглядело вполне ловким, почти акробатическим движением, потому что никто не бросился мне помогать, не спросил, хорошо ли я себя чувствую, и слава богу – не пришлось притворяться. Я склонила голову и в одну секунду уснула.
Спала недолго. Да в действительности и не спала вовсе – нырнула в гудящий, напитанный электричеством мрак и тут же из него вынырнула.
Рядом шлёпнулись ещё три рюкзака. Гаммер и Настя сели, прислонившись спиной к соседнему сталагмиту, а Вихра лишь подбоченилась и о чём-то задумалась.
– Который час? – спросила Настя.
Выяснилось, что смартфоны у нас разрядились. Даже у Гаммера. После шкуродёра он выключил свою «Сяоми» и заботливо закрутил в целлофан – с тех пор не пробовал включить, а теперь попробовал и увидел, что она не реагирует.
– Это от холода, – вздохнул Гаммер. – И влаги. А у тебя?
– Тухло, – отозвалась Настя и постучала по чёрному экрану айфона.
Наручных часов ни у кого не нашлось. Вихра призналась, что у неё были подаренные Страхилом – водонепроницаемые, с подсветкой и прочими радостями туристической жизни, – однако она их давно не носила. Мы принялись гадать, на сколько затянулось наше путешествие в глубь Кован Кая. Разброс получился впечатляющий, хотя Гаммер, наверное, пошутил, когда сказал, что, по его ощущениям, время близится к рассвету. Или не пошутил? Не могли же мы провести в пещере почти сутки? Или могли?.. Я как-то больше поверила Вихре, предположившей, что сейчас полночь. В любом случае мы сошлись на том, что снаружи темно.
– Мама ждёт, что сегодня вечером мы вернёмся в Созополь, – промолвила Настя.
– Сегодня? – переспросил Гаммер.
– Ну, если считать, что уже новый день.
– Да… наша орнитологическая поездка затянулась.
– Орнитологическая? – удивилась Вихра.
Гаммер объяснил ей, под каким предлогом мы улизнули от тёти Вики, а я подумала, что время для меня окончательно утратило привычные грани. Мы уехали из Созополя семь дней назад. Семь дней! Целая неделя! Это много или мало? Я вот не могла вспомнить некоторые недели прошлого лета. Они растворились, как брошенные в воду кубики белого сахара, а неделя в Родопах вместила столько событий, переживаний, и я уже чувствовала, что она оседает в моей памяти закаменевшим куском сахара тростникового. И если бы воспоминания были сливочным маслом, а время – хлебом, я бы сказала, что дней, проведённых в Болгарии, мне хватит на тысячи бутербродов – по одному на каждый вечер, когда мне в будущем захочется вспомнить наши приключения.
– Чудненько, – прошептала я вслух. – Я проголодалась. Выдохлась. И состарилась.
– Состарилась? – Гаммер меня услышал.
– Да, Гам. Лезут старческие мысли. Значит, состарилась. Лет на пять как минимум.
– Как в пещере из «Ловушки времени»?
– Да, Гам… – согласилась я, не представляя, о чём он говорит.
– Так мы что, – спросила Настя, – отдохнём и пойдём к штольне?
– Не просто отдохнём, – ответила Вихра. – Поедим, поспим и тогда двинемся назад.
– О-о, – не слишком бодро, но вполне жизнерадостно отозвалась Настя. – Тут ляжем?
– Нет, тут тесновато. Если уж спать, то со всеми удобствами.
– А можно я посплю под этим сталагмитом? – почти беззвучно, одними губами проворчала я. – Зачем куда-то ходить?!
– Ждите здесь, – сказала Вихра. – Я поищу место.
Подняться на ноги сейчас было не проще, чем подняться на двадцатиметровый каскад, и я мысленно возблагодарила Вихру. Дотянувшись до неё, непременно расцеловала бы – чумазую, серьёзную, немножко чужую, но такую добрую и вообще замечательную.
– И выключите фонари, – добавила Вихра, прежде чем уйти.
Настя сразу выключила налобник. Гаммеру выключать было нечего. Его фонарь пропал – развалился и частично улетел в колодец. Мне же потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с силами и поднести руку к каске, нащупать тугую кнопку и вдавить её до различимого щелчка. Когда мы погрузились в темноту, Гаммер, кряхтя, побрёл помогать Вихре.
Я ждала, что опять усну и уж теперь по-настоящему, но даже не закрыла глаза. Следила за отсветами блуждающего по залу фонаря, прислушивалась к голосам Вихры и Гаммера. Им никак не удавалось найти достаточно просторный закуток – весь зал, который мы с Настей назвали Залом обманутых надежд,
