Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
сновидца.
…я, наверное, забыл ее [винтовку] в роще, когда спал. Но у меня оставался револьвер, который я с трудом вытащил из новой и тугой кобуры.
Сновидческая трудность, тягучесть, медленность всех телесных действий неотступно преследуют газдановского героя в южнорусской степи, где разворачиваются исходные события романа. Это пространство словно теряет земную природу. Оно не подчиняется законам физики. Там не только слышатся странные звуки, но и вполне возможно медленное падение на землю, будто на планете с пониженной гравитацией:
Я простоял несколько секунд, держа его [револьвер] в руке; было так тихо, что я совершенно отчетливо слышал сухие всхлипывания копыт по растрескавшейся от жары земле, тяжелое дыхание лошади и еще какой-то звон, похожий на частое встряхивание маленькой связки металлических колец. Потом я увидел, как всадник бросил поводья и вскинул к плечу винтовку, которую до тех пор держал наперевес. В эту секунду я выстрелил. Он дернулся в седле, сполз с него и медленно упал на землю. Я оставался неподвижно там, где стоял, рядом с трупом моей лошади, две или три минуты. Мне все так же хотелось спать, и я продолжал ощущать ту же томительную усталость.
Взгляд на это же происшествие со стороны другого его участника – того самого Александра Вольфа, который чудом выжил после, казалось бы, смертельного выстрела и который впоследствии вдохновенно описал в своей книге, изданной в Лондоне, странное происшествие, – этот взгляд в еще большей степени обнаруживает сновидческую природу события:
…Я сделал нечеловеческое усилие, чтобы открыть глаза и увидеть, наконец, мою смерть. Мне столько раз снилось ее страшное, железное лицо, что я не мог бы ошибиться, я узнал бы всегда эти черты, знакомые мне до мельчайших подробностей. Но теперь я с удивлением увидел над собой юношеское и бледное, совершенно мне неизвестное лицо с далекими и сонными, как мне показалось, глазами. Это был мальчик, наверное, четырнадцати или пятнадцати лет, с обыкновенной и некрасивой физиономией, которая не выражала ничего, кроме явной усталости. Он простоял так несколько секунд, потом положил свой револьвер в кобуру и отошел. Когда я снова открыл глаза и в последнем усилии повернул голову, я увидел его верхом на моем жеребце.
Совершенно ошеломляющим по своему смыслу является диалог директора лондонского издательства и героя-повествователя – парижского журналиста родом из России, того самого «мальчика с обыкновенной физиономией», которому не удалось когда-то убить точным выстрелом одинокого всадника, повстречавшегося ему в южнорусских степях. В Лондон журналиста привели поиски загадочного писателя Александра Вольфа, автора рассказа «Приключение в степи», где детально изображено всё то, что мучительно хранится в памяти русского парижанина. «Насколько я понимаю, это должен быть ваш соотечественник?» – спрашивает его издатель, опубликовавший рассказ Вольфа. «Это было бы вероятнее всего», – предполагает журналист, догадываясь, что именно Александр Вольф и был тем всадником, в которого ему случилось выстрелить много лет назад. В ответ он слышит вещи немыслимые, размывающие всякие границы реальности:
– В таком случае это совершенно исключено. Мистер Вольф англичанин, я знаю его много лет и могу за это поручиться. К тому же он никогда не покидал Англии больше чем на две или три недели, которые он проводил чаще всего во Франции или в Италии. Дальше он не ездил, я знаю это наверное.
– Значит, все это недоразумение, хотя меня это удивляет, – сказал я.
– Что же касается рассказа «Приключение в степи», то он вымышлен с первой до последней строки.
– В конце концов, это не невозможно.
В течение последних минут разговора я стоял, собираясь уходить. Директор тоже поднялся с кресла и вдруг сказал, особенно понизив голос:
– Конечно, «Приключение в степи» вымышлено. Но если бы это была правда, то я не могу вам не сказать, что вы поступили с непростительной небрежностью. Вы должны были целиться лучше. Это бы избавило от ненужных осложнений и мистера Вольфа, и некоторых других лиц.
Я с удивлением смотрел на него. Он улыбнулся очень натянутой улыбкой, которая показалась мне абсолютно неуместной.
– Правда, вы были слишком молоды и обстоятельства извиняют неточность вашего прицела. И потом, все это, конечно, – со стороны мистера Вольфа – только работа воображения, так случайно совпавшая с вашей действительностью. Желаю вам всего хорошего.
Надо только вдуматься в это. Работа воображения писателя Александра Вольфа случайно совпала с действительностью героя-рассказчика. Лондонский издатель, в сущности, заявляет нашему повествователю следующее. Его жизнь, его действительность, его память, хранящая странный случай в степи, – всё это призрачно. И сам он всего лишь призрак. Призрак призрака Александра Вольфа.
В этом коротком фрагменте – ключ к разгадке тайны самого гипнотического романа русской литературы.
Кто кому пригрезился? Кто кого вообразил? Газдановский «Призрак…» не предполагает ответа на эти вопросы. Он живет по сновидческим законам, которые таковы, что сновидящий никогда не задает во сне вопросы по поводу реальности происходящего.
Прощай, Музиль!
У писателей человечества больше никогда не будет возможности, сил и умения писать так, как писал «Человека без свойств» (Der Mann ohne Eigenschaften, 1930) австриец Роберт Музиль.
Не будет той невозмутимости, уверенности и внутреннего покоя, с которыми он двадцать лет, пока смерть не разлучила его с письменным столом, строил на совершенно фантомном сюжете – подготовка к празднованию юбилея царствования правителя империи, исчезнувшей с карты мира, – свою грандиозную эпопею.
Не будет такой вдумчивости, последовательности и художественного размаха, с какими он создавал своего Ульриха – не «героя нашего времени», а героя вне времени.
Не будет такой околдовывающей неторопливости пера, рисующего до умопомрачения абсурдные ситуации, и такого чувствования прочной призрачности мира, с какими он возвращал из небытия в небытие же – в жизнь достоверного вымысла – рухнувшую Австро-Венгерскую монархию.
Он превратил ее в Каканию (от аббревиатуры «к. к.» – Кайзеровско-Королевская) – страну, «где ты был (вчитайтесь в это!) негативно свободен, постоянно испытывал чувство недостаточности причин для собственного существования, и великая фантазия неслучившегося, или случившегося не раз навсегда, омывала тебя, как дыхание океанов, из которых вышло человечество».
Слишком жалко, что в мире нет Музиля и миру не до Музиля.
Примечания
1
Здесь и далее перевод стихов Овидия по изданию: Овидий. Скорбные элегии. Письма с Понта. М.: Наука, 1978.
2
За постыдное почитают повиноваться младшему (лат.).
3
Принцип индивидуации (лат.).
4
Arthur Schopenhauer. Von ihm. Ueber ihn. Ein Wort der Vertheidigung von
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
