окинул взглядом спальню, — не останется ничего.
— Лука Иванович, выслушай меня, пожалуйста, и не перебивай, — я присел на край кровати и взял его сухую морщинистую руку. — Ситуация сложилась скверная, но мы справимся. Христофор Георгиевич внял моей просьбе и переоформил заказ на мое имя. Лабораторию уже восстанавливают. О материалах не беспокойся, я добуду всё необходимое. Ты восстановишь чертежи и я сделаю артефакт. Мне, безусловно, понадобится твоя помощь, без твоих советов не обойтись. Мы справимся.
Советы мне его, по сути, были не так нужны. Больше желание их раздавать и не терять веры.
Дед смотрел на меня, борясь с сомнениями. Но в глазах уже загорелся пока слабый, но огонек надежды.
— Мне же нельзя…
— Ты не можешь работать в лаборатории, но консультировать ты можешь, — горячо убеждал я. — И я уверен, что под твоим руководством у нас точно всё получится.
— Ох, Саша, — граф вздохнул и устремил взор в окно, раздумывая. — Это… Это может сработать.
Он робко улыбнулся и посмотрел на меня:
— Но ты ещё так молод и неопытен. Не обвиняю тебя, но учебе ты не уделял столько времени, чтобы справиться с подобной работой. Я помогу, но этого может быть недостаточно.
— Я смогу тебя удивить, — я тоже улыбнулся.
— Ты уже меня удивил, — патриарх встряхнул головой и оживился: — Прочь сомнения! За дело. Вели Прохору принести мне бумагу чертежную и писчие принадлежности! И не спорь, я уже здоров! Так что сейчас же приступлю.
Он сжал мою руку и потряс, сильно и порывисто. Я поднялся, отдал честь и отправился выполнять его просьбу. Отлично! Патриарх пока не друг, но уже союзник. И, самое главное, дед пришел в себя и будет занят важным делом.
Выслушивать его мне будет несложно, тем более что всегда есть чему поучиться у опытного артефактора.
По-крайней мере, я не буду больше отвлекаться на переживания за него.
В доме тут же поднялась суматоха. Слуга так радостно отреагировал, что помчался за необходимым, чуть не поломав ноги. Целитель вернулся от деда буквально через пять и мнут и удивленно сказал:
— Не знаю, что вы сделали, ваше сиятельство, но графу гораздо лучше. Он даже снадобье принял без единого возражения. Смею надеяться, что такими темпами он совсем скоро встанет на ноги.
— А вот в этом я прошу вас помочь, Павел Федорович. Я беспокоюсь, как бы граф не переусердствовал и снова не слег. Ему бы оставить постельный режим… — многозначительно умолк я.
Лекарь сообразил быстро.
— Конечно, вы совершенно правы. После такого потрясения и учитывая почтенный возраст, постельный режим необходим ещё… неделю, — он вопросительно посмотрел на меня, я кивнул и он закончил: — Как минимум неделю.
Целитель улыбнулся и настойчиво добавил:
— Но с непродолжительными прогулками, ему нужно двигаться.
— Как скажете, мастер. Я вам полностью доверяю.
— Я не мастер, ваше сиятельство, — опять смутился мужчина.
— И это явно какое-то недоразумение, — я подозрительно прищурился.
— Как скажете, ваше сиятельство, как скажете, — целитель предпочел не спорить и ушел, сославшись на необходимость неустанно следить за беспокойным пациентом.
День стремился к закату, я вымотался, но был весьма доволен.
Ужин накрыли в гостинной по настоянию патриарха. Дед заявил, что не настолько немощен, чтобы питаться в постели, и убедить его в обратном не представлялось возможным.
Так что мы все дружно страховали графа, пока он упрямо шествовал из спальни, тяжело опираясь на трость. Останавливался, вроде как чтобы повозмущаться пылью, но на самом деле отдыхал. Все сразу же принимались соглашаться, так мы и шли, обсуждая методы уборки.
Граф сам понял, что погорячился, когда с огромным облегчением опустился в кресло у камина. Проворчал, что тут слишком холодно и, пожалуй, завтракать он будет у себя.
Я хотел пригласить к столу целителя, но Павел Федорович наотрез отказался, как и Прохор.
Спокойный семейный ужин завершал этот длинный день. Потрескивал камин, за окном стемнело и наступила приятная тишина — рабочие ушли, пообещав вернуться ранним утром.
Дед лишь чуть удивленно приподнял одну бровь, увидев на столе деликатесы от лавочника, но спрашивать не стал. Малинин откуда-то добыл банку свежайшей щучьей икры и слуга по такому случаю отыскать для лакомства хрустальное блюдо, торжественно поставив его по центру стола.
Я как раз намазывал икрой миниатюрный картофельный оладушек, когда во входную дверь уверенно постучали.
Настолько неожиданный звук, что мы с дедом оба замерли, недоуменно переглянувшись.
Кто в такой час мог прийти без предупреждения? И почему его пропустили гвардейцы?
— Ты кого-то ожидаешь, Александр? — слегка взволнованно спросил граф и собрался подняться.
— Лука Иванович, не утруждайся, я сам открою, — остановил я его.
В холле я увидел Прохора, спешащего из кухни и жестом указал, чтобы слуга не подходил ближе. Поздние визитеры, кем бы они ни были, явно прибыли не с благими вестями.
На пороге стоял мужчина в идеально отглаженной ливрее с гербовым знаком на груди. За ним возвышался хмурый гвардеец, держа руку на кобуре.
— Кто вы? — я отбросил приветствие, моей вежливости был предел при подобных сюрпризах.
— Вам официальное послание от его сиятельства, графа Киселёва, Дмитрия Андреевича, — мужчина гордо задрал подбородок и протянул мне конверт. — Требуется немедленный ответ.
— Вот как — требуется? — я недобро прищурился на него.
Посланник побледнел и отступил на шаг. Но быстро опомнился и торопливо заговорил:
— У меня есть свидетель, — он оглянулся на гвардейца. — Что официальное письмо вручено и о его безотлагательном рассмотрении сообщено.
Офицер ответил ему насмешливым взглядом и вопросительно посмотрел на меня, многозначительно поглаживая табельное оружие. Киселёвский слуга понял, что гвардеец далеко не на его стороне и пугливо огляделся. В саду было темно, фонари уже погасили, со стороны улицы вход в дом был не виден.
