ту же цифру — «228 депутатов», но привел такие подробности, что это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Интервью вызвало гнев и возмущение. «Коррьере делла сера» заявила, что наконец-то все ясно: Джолитти — не более чем пигмей, зато граф Джентилони — гигант. В этом же духе высказались многие антиджолиттианские газеты. Социалистическая печать была еще резче. Высокомерный тон Джентилони придал всей истории новую остроту. Вообще было бы неверным представлять себе взаимоотношения правительственных кругов и Католического избирательного союза как некую идиллию. Порой возникали непредвиденные обстоятельства, например на Сицилии, где часто в игру вступала мафия и далеко не всегда так, как хотелось бы правительству. Позиция мафии была обычно непредсказуема: иногда правительственные кандидаты при ее помощи проходили, иногда она их проваливала. Очень многое зависело от личных моментов. А в общем благодаря пакту Джентилони, а также его личной энергии католики действительно оказали большое влияние на исход выборов. Но «над вновь избранным парламентом нависла тень, подозрение в неискренности, в искусственности. Значительной части умеренных удалось добиться избрания благодаря жалкой спекуляции голосами: они подчистили свои программы, если вообще не отказывались от традиционных убеждений… В результате выборов родилось парламентское большинство, но главные действующие лица не фигурировали в избирательных списках, не вели себя как открыто выступающая партия. Именно этому парламенту предстояло в недалеком будущем оказаться лицом к лицу с самой большой драмой В итальянской политической истории от момента воссоединения — со вступлением в первую мировую войну»{135}.
После Ливийской войны раскол среди итальянских правящих классов все более усиливался и оппозиция «системе Джолитти» возрастала. Мы уже говорили, что Ливийская война и избирательная реформа были взаимосвязанными частями правительственной программы Джолитти, хотя реформу провозгласили открыто, а о войне пока старались молчать. Кароччи пишет, что ди Сан Джулиано, один из выдающихся сотрудников Джолитти, находился под влиянием Соннино, который «толкал его на объявление войны и обещал в этом случае поддержку своей группы в парламенте». Ко всему сказанному выше о Ливийской войне добавим, что сам Джолитти почти открыто признавал, что с экономической точки зрения она, возможно, была ошибкой, но с дипломатической — фактически неизбежной. «В конечном счете поведение Джолитти, который осуществил эту войну без всякого влечения к ней, но все же осуществил, было, если, конечно, стать на точку зрения правящего класса, менее ошибочным»{136}.
Попробуем взглянуть на создавшееся в стране после войны и выборов положение с точки зрения правящего класса. Война не принесла желаемых экономических результатов. Классовые противоречия в стране отнюдь не уменьшились, напротив: «Государство, несмотря на все искусство Джолитти и на применяемые им во время пребывания у власти репрессии, не смогло смягчить социальную напряженность. Классовые конфликты становились все более острыми, не поддавались контролю и исключали возможность какой бы то ни было функции посредничества»{137}. Обратимся к Кароччи: «После окончания войны Джолитти мог сделать выбор: затормозить устремление вправо, стимулом для которого послужила война, или затормозить устремление влево, вызванное избирательной реформой. По правде говоря, перед Джолитти, видимо, даже не вставала проблема выбора, настолько очевидна решимость, с которой он пресекал продвижение влево»{138}.
Кароччи считает, что, поступая так, Джолитти был верен себе: он никогда не любил форсировать, торопиться («если бы он поступал так, то был бы всего лишь посредственным политиком, либо гораздо большим демократом, нежели он являлся»). Джолитти своей правительственной политикой только выражал соотношение реальных сил, тенденции, преобладавшие внутри правящего класса. Следовательно, вопрос заключается в том, какие тенденции преобладали. Адольфо Пепе, анализируя развитие итальянского капитализма в этот период, пишет, что Ливийская война была всего лишь вариацией, «количественной, но не качественной», обычной поддержки, которую государство оказывало национальной индустрии. Поскольку война не привела к желаемым результатам и создался «экономический кризис особого типа», должен был начаться новый цикл. Здесь была возможна альтернатива: либо продолжать либеральный курс, пытаясь так или иначе справиться с положением, либо избрать более консервативные решения, чем те, что предлагал Джолитти. Симптомы того, что приближался конец определенного исторического периода, были налицо. В 1912 г, «Филиппо Турати пророчески утверждал, что буржуазия вступила в новую фазу, которой предстоит длиться, быть может, на протяжении жизни целого поколения. В этой фазе буржуазия отвергает те возможности сотрудничества с рабочими, которые она принимала в предшествовавшие годы»{139}. Таким образом, закономерно прийти к мысли, что «система Джолитти» перестала, именно с точки зрения правящего класса, быть самой подходящей формой, позволяющей сохранять гегемонию буржуазии и добиваться реальных успехов в империалистической фазе развития либерального итальянского государства.
Кароччп дает очень интересную психологическую характеристику Джолитти. Он пишет, что, когда «человек из Дронеро» в начале 90-х годов впервые пришел к власти, его ближайшие, доверенные сотрудники были и его личными друзьями. Это подтверждается, в частности, перепиской и архивными материалами. Кароччи, который курировал последний том архивов Джолитти, датировал 1904 г. начало того, что он называет «одиночеством Джолитти». Мне представляется важным один факт, о котором Кароччп написал четыре слова: «Трагически умер министр Розано». Адвокат неаполитанец Пьетро Розано был одним из самых старых и близких друзей Джолитти, входил в состав его первого министерства. Когда Джолитти в ноябре 1903 г., после ухода Дзанарделли, сформировал кабинет, он назначил Розано министром финансов. Это вызвало резкие возражения. В архиве Джолитти есть множество документов, средн них письмо Биссолати и того самого Карло Ромусси, директора газеты «Секоло» («Век»), через которого Джолитти в свое время уговаривал Турати войти в правительство.
Биссолати и Ромусси писали, что включение Розано в правительство недопустимо. Оба письма датированы 29 октября 1903 г., когда министерство еще только формировалось. Против Розано выдвигаются возражения морального порядка: будто бы во время репрессий Крпспи он добился освобождения из ссылки некоего Бергамаско, получив за это гонорар не как адвокат, а как влиятельный парламентарий. Биссолати писал: «Дорогой Джолитти, вы знаете, как я хочу, чтобы ваша попытка сформировать демократическое, реформаторское правительство увенчалась успехом. Поэтому позволяю себе предупредить вас, что вы можете тотчас оказаться в трудном положении, если в кабинет войдут, как говорят, Розано и Патерно»[20]{140}. Биссолати предупреждал, что «моральный престиж правительства и лично Джолитти» сильно пострадает.
Ромусси 6 ноября в новом письме к Джолитти, анализируя поведение Розано в деле Бергамаско, замечал: конечно, легко возразить, что Розано действовал как адвокат. Но «для того, чтобы защищать, надо самому быть честным». И дальше: скептики могут сказать, что при такой точке зрения легко можно умереть бедняком, но такая позиция дает право называть бесчестными людей, подобных Розано. Кроме того, «люди, безнравственные в
