Тсс!.. Всё спит!.. Как искр рой кружит! Смотри! Костёр в траве зажжён, Росинкой каждой отражён, Всё громче хруст, и шип, и треск, Всё выше в небе ясный блеск! Гори, купальский наш костёр, Рвись выше леса, выше гор! Как добрый хворост наш трещит!.. Тсс!.. Всё спит…
Песня ещё не смолкла, когда кучу хвороста и терновника охватило яркое пламя, осветив гномиков, которые быстро и легко, словно паря в воздухе, танцевали вокруг костра. От этого мелькающего хоровода кружилась голова.
— Ой, ой!.. — испуганно крикнул Войтек. — Тятя!.. Гномы пляшут!
— Король! Король! — как зачарованный шептал Куба, не сводя глаз с дерева. — Тятя, король!
Втянув голову в худые плечи, он стал похож на сонную птицу, дрожащую от холода и страха.
Но Пётр ничего не видел и не слышал. В пропотевшей рубахе, налегая на соху, он допахивал последнюю борозду, и глаза у него светились тихой радостью.
Допахал, воткнул соху в землю и, окинув взглядом необъятное, залитое лунным сиянием небо, снял шапку. Потом взял лошадь под уздцы и зашагал к опушке, где сидели ребятишки.
Шёл он легко, бодро, будто и не работал только что, а отдохнул хорошенько, и на душе у него было так же тихо и светло, как этой лунной ночью.
Шёл, а в воздухе раздавались нежные, приглушённые звуки, будто пение невидимых скрипок…
Тсс!.. Всё спит!.. Работой пахарь сыт, И отдохнуть ему пора! А мы танцуем до утра, А наш огнистый хоровод Всю ночь кружится напролёт! Пока хоть искорка горит, Пока не вспыхнул свет зари, Не заиграл в слезинках рос, Не раскидал по небу роз, Наш хоровод кружит, кружит!.. Тсс!.. Всё спит…
Как заворожённый слушал Пётр эту песню, глядя на озарённые луной просторы, а рядом, чётко вырисовываясь на земле, чернела его короткая, приземистая тень.
Взглянул на неё Пётр раз, взглянул другой и тяжело вздохнул.
Разве не так же вот, как эта тень, ходит за ним по пятам его чёрная доля?
Понурил он голову, задумался и уж не слышал больше звучащей в воздухе музыки.
Вот поднял он целину, распахал поле. А чем его засеешь, когда ни зерна нет, ни денег?
Что заработал на лесопилке и на чёрный день отложил — ушло на соху, борону, на топор да на хлеб. Как ни трясись над тряпицей с деньгами, как ни сжимай её в кулаке, кузнецу всё равно платить надо, да и за соль тоже. Последний грош на днях истратил…
Что делать? Как помочь земле родимой, чтоб не тосковала, не томилась понапрасну?..
Поглощённый заботами, шёл Пётр домой, а тень скользила за ним. Пётр в калитку — и тень за ним. Пётр в дверь — и тень тут как тут. Так и улеглась, как неразлучный товарищ, на пороге, а может, и в дом прошмыгнула, кто её знает. Но Петру не до неё было; швырнув шапку на стол, он тяжело опустился на лавку и погрузился в невесёлые думы.
Вдруг скрипнула дверь — и на пороге появилась Марыся.
Суд над Ошмётком
I
Каждый день на деревне спозаранку начинали стучать цепы. Где в одиночку молотят: туп-луп! туп-луп! Где вдвоём: тупы-лупы, тупы-лупы! Где втроём: туп-луп-туп! туп-луп-туп! Где вчетвером: тупы-лупы-тупы-лупы! тупы-лупы-тупы-лупы! Всё быстрей, всё задорней выстукивали цепы, а из лесу отвечало эхо. Хозяева торопились обмолотить новый урожай, чтобы не опоздать с севом.
Только Петру молотить нечего; только он один как тень слоняется — то на поле пойдёт, то домой вернётся, и так целыми днями. Ломает голову: где раздобыть зерно, чем засеять поле?
А земля словно просит, чтобы её засеяли. Солнце её согрело, росы освежили; прямые, ровные лежат борозды под тихим небом. От зари до зари вьётся над пашней жаворонок, серый певун полей, и распевает звонко:
Хлеб! Хлеб! Хлеб! Хлеб! Запоёт и твой цеп! Снимешь с поля урожай, Воз повыше нагружай!
