разговора с Энгиром положил на землю.
Энгир решил идти днем и ночью – так он доберется на день раньше. Его не тревожило, что Агуна замужем за другим. Она увидит Энгира, выслушает его историю, возьмет в руки самородки и не захочет больше расставаться с преданным поклонником. Они убегут тайком и начнут новую жизнь далеко отсюда. Трех блестящих камней им хватит. Еще и на украшения для Агуны останется.
Большой стан ошеломил Энгира: он и не представлял, что есть в мире такие крупные и шумные селения. Здесь слишком много людей, но должен же найтись хоть кто-нибудь, кто знает Агуну. Люди отрицательно мотали головами и пожимали плечами. Прелестная и нарядная в родном краю, здесь Агуна потерялась среди дюжин таких же девушек.
Наконец женщина средних лет кивнула на вопрос, не знает ли она Агуну из кузнечного поселения. Она боязливо оглянулась, будто не хотела, чтобы ее видели с Энгиром.
– Пойдем, – решилась она и поддернула лямки наполненной шерстью плетеной корзины, висевшей у нее за спиной.
– Ты отведешь меня к ней? – обрадовался Энгир. – Только мне нужно так, чтобы я не попался на глаза ее домашним.
– Отведу. И никто тебя там не увидит. А ты пока расскажи мне, кто ты такой и зачем ищешь Агуну.
Энгир простодушно подчинился. Он поведал все, смолчав только о слезах солнца. Уж слишком большую они представляли ценность. Увлеченный собственным рассказом и счастливый в предвкушении встречи, он почти не обращал внимания на дорогу и не задался вопросом, зачем они ушли из стана.
Женщина остановилась на краю ущелья. Вниз уходила отвесная стена, из которой выпирали неровные каменные глыбы. О них ударялся срывающийся сверху белый водопад, поднимая в воздух облака брызг. Неподалеку, где стена не была такой крутой, виднелись выдолбленные в ней ступени, ведущие на дно ущелья.
– Почему мы здесь? – непонимающе улыбаясь, спросил Энгир.
– Здесь Агуна убила себя, – прямо сказала женщина. – Она разбилась о камни. Там, внизу. Теперь на этом месте текут подземные воды, видишь?
Поток, становящийся водопадом, вытекал прямо из стены ущелья, словно в ней нарочно сделали пробоину. Вода стремительно срывалась в бездну, как когда-то сорвалось тело Агуны.
– Почему она убила себя? – прошептал Энгир, зачарованно глядя вниз и все еще не понимая только что услышанных слов.
– Кто же может знать, кроме нее самой? А после того, что ты рассказал, разве сам не можешь догадаться? Видно, крепко она любила тебя…
– Она не любила меня совсем, – мрачно возразил Энгир.
Исступленное отчаяние постепенно завладевало им, распространяясь дрожью от кончиков пальцев по всему телу.
– По этим ступеням получится спуститься?
– Да. Их велел выдолбить отец Агуны, чтобы поднять тело дочери из ущелья. Это заняло больше времени, чем ему хотелось, но другого пути на дно мы не знали. Только косточки и удалось достать. Пойду я. А ты побудь тут, поговори с ней…
Но Энгиру нечего было сказать. И бояться больше было нечего, поэтому головокружительная высота ничуть его не беспокоила. Он побрел по опасному спуску, размышляя о том, может ли любовь убить. Если та женщина была права и Агуна бросилась в пропасть, устав его ждать, это значило только одно – она и правда любила его. Пусть лучше ей было бы все равно! Пусть бы она и думать об Энгире забыла! Пусть бы и дальше насмехалась над ним и его подарками – даже если это слезы солнца! Пусть бы Агуна жила.
Как могла она подумать, что Энгир к ней не вернется? На сколько дней, или лун, или зим он опоздал? На сколько? Жестокая, не смогла дождаться… Сколько он терпел и ждал, сколько молил ее о любви и ни разу не помыслил о смерти! Теперь это оказалось напрасным. Его странствия и глупые попытки – все впустую. И тяжесть самородков в суме, до этого приятная, тянула к земле.
В ущелье дул незатихающий ветер. Его завывания звучали музыкой, подходящей моменту. Энгир вошел в мелкую воду, текущую уже по пологой земле и уходящую под гору на противоположной стороне ущелья. Вынув слезы солнца, он отбросил суму прочь. Протягивая руки и поднимая голову, словно обращаясь к водяному потоку, он сказал:
– Я принес тебе слезы солнца, Агуна. Пойдешь за меня? Теперь пойдешь за меня?
В его глазах плескалось безумие. Бледные губы шевелились, не произнося слов. Он разжал пальцы, и три самородка с гулким плеском по очереди упали в воду.
Энгир так и остался стоять, а журчащая вода омывала его ноги, исходившие все пути в поисках счастья. Там и стоит он по сей день: каменная глыба, очертаниями напоминающая человека, делит пенистый поток водопада надвое. Течение обнимает и ласкает его, и каждое бережное прикосновение воды к камню – это легкие руки Агуны на измученном теле Энгира.
А на дне, там, где воссоединились навек Энгир и Агуна, пазырыкцы впервые нашли то, за чем явились в эти земли издалека. Золотой песок – слезы солнца.
Сквозь время. Сказание об Ак-Кадын
Всадники Укока подняли головы. Самые храбрые остались в седле, цепко держась за поводья беснующихся от ужаса лошадей. Безупречно выученные скакуны ржали, кружили на месте, взрывая копытами голую весеннюю землю. Если седок падал или добровольно спрыгивал с лошади в страхе, животное тут же скакало прочь в степь. Дети и женщины истошно рыдали, сбившись в кучу. И только Старая Шаманка невозмутимо стояла, довольно улыбаясь и приставив ребро ладони ко лбу, чтобы защитить глаза от нестерпимо яркого света. Она глядела в небо и ждала. Ждала того, о чем давно говорили брошенные ею камни.
Оно надвигалось. Из-за огромного расстояния казалось, что все происходит очень медленно, но это наверняка не так. Старая Шаманка была умна и справедливо рассудила: если бы Нечто перемещалось неспешно, они не добрались бы сюда до конца своих жизней. Быстро ли, медленно ли – так или иначе Оно приближалось. Приближался свет. Приближались гул и рокот. Приближалась судьба.
Земля содрогнулась, и Нечто опустилось на землю за рекой. Свет почти погас. Порыв ветра донес запах горелой прошлогодней травы и чего-то неведомого, враждебного. Зайсан ударил пятками в лошадиные бока. Конь взвился, но вперед не пошел. Ни один опытный наездник не смог направить скакуна в ту сторону, где Нечто коснулось земли и замерло.
Зайсан сделал знак рукой. Всадники спешились и, натянув тетиву луков и вложив в них легкие стрелы, осторожной поступью двинулись в глубь степи. Они шли мягко в своих войлочных сапогах с кожаной подбивкой. Это были не просто скотоводы – охотники, следопыты и воины с рождения. Их поступь бесшумна, глаз меток, а рука тверда. Шуршала колеблемая ветром сухая трава. Будь они в лесу, ничто бы не выдало их присутствия, ни одна ветка не хрустнула бы под ногой, но здесь, на Укоке, каждый становился уязвимым: фигуры отчетливо выделялись на ровном плато. Отважные укокские всадники боялись, как никогда прежде.
Следом за ними, уже не так беззвучно, тяжело шла, опираясь на посох, Старая Шаманка. Ветер трепал ленточки, свисавшие с одежды, позвякивал бронзовыми бубенчиками в седых косах. Зайсан резко обернулся и гневно посмотрел на Шаманку. Та улыбнулась. Она знала, что строгость его – напускная. На самом деле он просто волновался за нее. Шаманка выдержала его долгий взгляд и не остановилась. Зайсан вздохнул, смирившись.
Они обошли каменную гряду, которая загораживала обзор, и увидели Нечто. Точнее, сначала ощутили невыносимый жар и задохнулись в клубах дыма и пара. То была высоченная глыба из неизвестного им материала. Будь на небе солнце, оно играло бы бликами на зеркальной поверхности, на которой там и здесь виднелись царапины и вмятины, как от сильного удара чем-то крепким и тяжелым. Уже порядочно стемнело, но Нечто освещали собственные огни. Под его нутром виднелось пятно выжженной земли. В зеве небесной колесницы, как про себя уже успел прозвать ее Зайсан, что-то отодвинулось в сторону, высвобождая яркий белый свет, из которого шагнула темная фигура.
Один из укокцев не выдержал и отпустил натянутую тетиву. В застывшей тишине стрела засвистела, пробивая воздух. Это был суровый
