зависла, проваливаясь в свои мысли. После, хватанув воздух, она обхватила притянутые к груди колени и уткнулась носом в ворот моей толстовки. А через несколько мгновений или минут вновь покосилась в мою сторону. Словно ждала от меня каких-то слов по поводу произошедшего в универе и никак не могла понять, почему я не дергаюсь, когда дергается она.
Только я не собирался ничего говорить или менять позу. Вместо этого вздохнул и прикрыл глаза.
Мне казалось, что самое важное сейчас — успокоить Резкую. И лишь когда она выдохнет, можно будет разрешить себе думать о чем-то другом. Не искать причины, которые толкнули Резкую придвинуться ко мне ближе. Не спрашивать у нее, зачем тронула мою ладонь, вложив в нее свои пальцы. Вместо этого лишь осторожно сжал их в ответ.
Сперва — успокоить.
Все остальное — после.
Я не знал, как давно ушел Авдеев и сколько ждать его возвращения с новостями. В какой-то миг мое внимание захватило другое. Я пытался понять: сдвинула ли Резкая ладошку сама или это я не заметил, как захватил ее полностью.
Провалившись в заторможенное состояние, я опустил взгляд на наши руки. И не сразу понял, что на автомате черчу подушечкой пальца по коже Амели, а она не одергивает руку. Обыкновенная вроде бы картина, но меня выщелкнуло в реальность, стоило вспомнить, что лежащая в моей ладони ладонь принадлежит Резкой.
И она не одергивает руку?
Я сам не понял, почему меня заклинило, и вместо того, чтобы остановиться, вскользь коснулся пальцев Амели. И снова удивился отсутствию паники.
Будто Резкая забыла про свою реакцию на прикосновения.
Или я невольно нащупал тонкую грань, за которой начинается приступ?
Бред.
Только бредовость предположения не остановила меня. Наоборот, толкнула повторить прикосновение. Затем еще раз. И снова.
Усиливая давление и одновременно вслушиваясь в дыхание Резкой, я раз за разом чертил по коже Амели. И замер, почувствовав нарастающее напряжение в теле девушки. Как свое.
Дрогнувшие и тут же расслабившиеся пальцы, когда мой ослабил давление, отступая к предыдущему варианту прикосновения.
Тихий и чуть рваный вдох в моменте касания, но спокойный выдох, если давление не переходит черту.
Едва ощутимую, но уже осязаемую.
Вряд ли это открытие могло считаться чем-то значимым, только для меня оно стало еще одной возможностью успокоить Резкую.
Если не заходить за грань дозволенного.
Балансируя на хрупкой черте разрешенного.
Согревая, а не замораживая своими прикосновениями.
Которые стали ощущаться острее в тысячи раз, когда я увидел, что Резкая смотрит на наши руки. Не отталкивая мою, но вырывая свою, стоило над нашими головами прозвучать:
— Молодежь, собираемся и по домам. Я отправлю вас с водителем.
Возглас Авдеева-старшего, возникшего буквально в метре от моих ног, выдернул руку Амели из моей и рывком поднял нас обоих с асфальта.
— Как Дима? — синхронно произнесли мы с Резкой, дернувшись друг от друга, разрывая дистанцию и увеличивая ее ещё больше.
Я сдвинулся чуть в сторону и назад. Туда, где жгущее ощущение на кончиках пальцев станет терпимым, а Амели, глянув на меня и свои пальцы, спрятала их в рукав толстовки и повторила вопрос:
— Как Дима?
— Слава богу, все хорошо. Ни царапины. Сидел на задней парте, когда все началось, — произнес Лев Андреевич и подмигнул выдохнувшей с облегчением Амели: — Отставить панику, Лиль. Димка у нас с тобой — герой. Догадался на видео заснять. Не все, конечно, и свидетельские показания вся группа даст, но в копилочке доказательств лишним не будет. Герой!
— Лаптев? — поинтересовался я, сместившись ещё на полшага в сторону, и после кивка Авдеева, задал вопрос, который заставил мужчину поморщиться: — Пострадавшие есть, Лев Андреевич?
— Двое. Преподаватель — по касательной в бедро. И парень.
Увидев мой требующий продолжения взгляд, отец Димона пожевал губу и дернул головой.
— Иванченко? — голос предательски дрогнул на фамилии брата Раша и окончательно пропал, когда Лев Андреевич, на мгновение удивился, а затем отвёл глаза в сторону, будто был в силах что-то предотвратить и не смог этого сделать.
— Кинулся ствол отнимать. Ну и… — махнул рукой Авдеев. — Сейчас ищут родственников, чтобы сообщить…
— Его брат где-то здесь, — обернулся я и, найдя взглядом машину Раша, показал на нее отцу Дымыча. — Его тачка.
— Твою мать, — процедил сквозь зубы Лев Андреевич и резко сменил тему: — Вобщем, давайте-ка вы по домам. Вам здесь делать нечего, а Димку с показаниями неизвестно сколько промурыжат. Лиля, я Григория предупредил, он…
— Я подожду, — оборвала мужчину Резкая. — Я не уеду без Димы. И мне надо…
— Лиля, ты едешь домой, — приказным тоном повторил Лев Андреевич. — Дима сказал, чтобы ты ждала его там.
— Я…
— Лиля, это не обсуждается, — обрубил Авдеев и, переведя взгляд на меня, попросил: — Никита, побудь с ней. Проконтролируй, чтобы поела и никуда не срывалась. Я Димку в первых рядах протолкну, чтобы с показаниями не затягивали, и сам его привезу.
— Хорошо, — кивнул я. Подтолкнул Резкую в сторону оцепления и усилил давление на плечи девушки, услышав ее протестующий возглас:
— Я не поеду! У меня ключей нет! И Раш…
— Ещё бредовые отмазки будут? — рявкнул я и, пока Резкая растерянно хлопала ресницами, повел ее в сторону служебной машины Льва Андреевича. — Мы едем ко мне.
Глава 27. Никита
Спрятанные в рукав толстовки пальцы и ощущение смятой в моменте неловкости.
Меня зациклило на том, что Резкая прятала руку, которой я касался, и в то же время постоянно косилась на нее.
Украдкой — в машине. Замедляясь на шаг — в магазине. Через отражение зеркала — в лифте.
Еще там, возле университета, поймав взгляд Амели на ее ладонь в моей, я словно обрел способность чувствовать каждый раз, когда Резкая смотрела на свою руку. И эти моменты ощущались, как погружение кончиков моих пальцев в едкую кислоту. Которая жгла сильнее, стоило расстоянию между мной и Амели сократиться.
— Не обращай внимания на бардак, — произнес я, пропуская Резкую в квартиру. Зашёл за ней следом, окинул взглядом видимую часть студии, стянул кроссовки и понес пакеты в кухонную зону. — Тапочек нет, но можно включить теплый пол, если замерзнешь. Кофе будешь? — спросил и, не услышав ответа, обернулся к застывшей в прихожей девушке. — Амели? Ты кофе будешь?
— Что? — дернулась она и тут же, словно вспомнила, где находится и почему, опустилась на банкетку, чтобы разуться.
Первое, что отпечаталось в моем сознании — скачущие и неслушающиеся пальцы у Резкой. Я мог не смотреть на них, но мозг, один черт, лихорадило, и он морзянкой отбивал по нервам сигналы
