ругалась.
— Зачем ты на них ругалась? — изумляется Тодо. На холсте пролегает новый отпечаток, сломавшись грубым мясницким крюком.
— Они говорили, что вы смешной, а я сказала, что они дуры, — жирная точка похожа на расплющенную жабу. Признательность глубоко в сердце. — Вы — хороший человек. И большой. Не по размеру. Просто — большой. Пусть и стараетесь казаться незаметным.
Вздох. Качает головой Тодо, достав новый холст. Капает тушь с ворса кисти.
— Не ругайся со служанками, а то пакостить начнут.
— Не боюсь я их, — возражает девочка. Замечает кляксу на гладкой поверхности стола. — Ох.
— Мне нравились книги, — тряпка впитывает черноту. Кисть вновь в девичьих пальцах, мужские пальцы чуть выше, помогают вести. — И нравилось созерцать. В детстве я часто представлял, что стою на берегу реки. Она течет мимо, а я слежу и никогда не вхожу в её воды, — ровная линия, перо точки, идеальный полумесяц. — Сколько бы не бранился отец, сколько бы не корила матушка, сколько бы не потешались братья, я останусь на берегу, а они будут в реке. И унесутся прочь с её течением, как и все вокруг.
— Они возвращаются!
— Сколько же времени минуло?
— Девять месяцев должно быть.
— Скорее! Готовьте покои!
Людской поток заходится в приветственных речах, пока процессия преодолевает мост, ступает под свод ворот. Золотые рога, серебряные рога. Гнедой конь и пегой.
Княгиня на вершине крыльца стискивает ворот. Борется с порывом сбежать по ступеням, броситься на грудь сыну, что спешивается. Поправив перчатку, окидывает толпу взглядом, и нечто незнакомое улавливает Тодо. Нечто хищное, надломленное и больное, притаившееся за спиной княжича, который снимает шлем. Падают длинные косы. Пыль подчеркивает ожесточившиеся черты и опущенные уголки рта. Шрам рассек щеку. Пролег полосой более бесцветной чем некогда находившееся там родимое пятно.
Тодо не сводит глаз, пытаясь запомнить. Безучастный наблюдатель, коим он себя всегда считал. А мертвые глаза юноши шарят по толпе. Останавливаются, наконец, на фигуре матери, и тонкая вуаль талой воды покрывает вековой лед в 106 год от Исхода.
— Нынче громко звонит колокол в храме!
— Нынче хозяин возвратился домой!
[1] Отрывок из либретто танца японского театра Кабуки-дза Саги Мусумэ «Девушка-цапля»
[2] Отрывок из сказки Небесных Людей о Небесном Змее Иль’Гранде
Плата
— Юный господин стал столь похож на старшего господина, — сплетничают слуги, обмениваются увиденным да услышанным. — У них даже взгляд одинаков.
— Подойди же, Гор, — княгиня раскрывает объятья. — Дай матери поприветствовать тебя. Отчего ты так суров? Что отец сотворил с тобой? Мое любимое дитя, как же я скучала по тебе. Как тосковало мое сердце в разлуке.
Они нависают безликими силуэтами, но княжич недвижен. Густой смог тьмы, хриплое дыхание у уха. Пот прокладывает тропки. Онемели кисти рук, холод сковал ступни.
Но знает княжич — стоит двинуться, они набросятся, разинув раскуроченные рты, скрючив в судороге пальцы. Вопьются в глотку, закопаются в грудь, разорвут живот. Будут касаться скользких внутренностей, что станут подрагивать в судорожной попытке вернуться в плоть.
Но знает княжич — стоит зажечь свечу, они перестанут быть безликими. Заблестят сукровицей глазницы, обозначатся швы ртов и широкие ноздри отрубленных носов. Удавки на шеях, щетина стрел, следы меча. Вздуются жилы. Язвы, гной, струпья. Запах тюльпана — запах гибели.
А потому не двигается княжич. Широко раскрыв глаза, проваливается в яму времени, пока страх благодарно целует в лоб. Пока страх радуется тому, что наконец отыскал в лабиринте сёдзи. Зверь и человек переплелись нитями. Каменное яйцо на подушечке покрывается сетью мелких трещин.
И не откроется окно, не зальет лунный свет покои. Потому что путь к окну затерялся среди толпы призраков, что обступили ложе своего убийцы.
— Ох, они так все вино выпьют! Вскрывай ещё одну бочку.
— Быстрее, быстрее! Где запеченный карп?
— Да что ж вы такие нерасторопные! Живей подавайте к столу.
— Готово.
Бамбуковая лодочка удалась на славу. Откладывает нож Тодо. Устало обмахивается бумажным веером кухарка. Божок развалился на своем мешочке: поникли пышные усы и брови. Рассыпаны на столе зернышки риса.
А в поместье не смолкает топот слуг, щебет гостей, гомон и хохот. Кружатся танцовщицы, играют музыканты. Сменяются блюда за длинным столом. Рубиновые серьги и лучи венца. Фаворит поднимает чашу, провозглашая тост.
В храме не прекращается служба, взлетая ударами колокола. Гудит город за стенами. Полевые цветы и рисовое вино, венки и костры. Водят хороводы люди. Единым многоруким и многоногим вихрем под переливы свирелей, сыпучий треск бубнов и пение молитв идут друг за другом, поминая Иссу, отгоняя Небесных Змеев, чтобы не спускались те к земле, чтобы не обрушивали на неё праведный гнев.
Шнурок, вплетенный в кудрявые волосы. Зернышки риса слушают внимательно, что шепчет им девочка, зажмурившись и сведя брови. Мечта в каждом слове. След сливы на губах — оттенок красного. Бутон гортензии за ухом. Чудо как хороша.
— Теперь вы, учитель Тодо, — опускаются зернышки на дно лодочки.
Он немногословен. Поводит плечами, высыпав зерна.
— Тетушка?
— Я с Мокко и Нокко, — квакает та.
Расплылось пышное тело, собралось складками. Медуза, выброшенная на берег коварным приливом. Потрескивают поленья очага, духота стрекочет цикадами. День летнего солнцестояния выдался удивительно жарким. Затекает в окна липкой жижей, а девочка нетерпеливо дергает учителя за рукав:
— Пойдемте. Пойдемте же.
Пруд — переливы сапфира. Расправил могучие плечи клен. Плеяды звезд словно щедро разбросанный рис. Шорох грунта приносит покалывание, ставшее родным.
— Юный господин! — узнает первой девочка.
Останавливается княжич. Глубокая синева одеяний слилась со мраком сада, узор можжевельника огибает ворот. А лодочка уже у Тодо, ведь влетает на кухню девочка ураганом, подхватывает горсть риса, несется обратно. Зернышки падают в подставленные ладони юноши. Удивление в серебряном взгляде, а от лучезарной улыбки ноет под ребрами.
— Позвольте, загадайте желание и вы с нами, юный господин.
От реки тянет свежестью. Отражение фонарей: группками те покачиваются на воде, как и лодочки, что несут сокровенные мечты.
— Не упадите, — Тодо спускается по лестнице последним.
Бережно придерживает девочку за талию княжич. Ложится лодочка на гребень накатившей волны, спешит к мосту, что лоснится бликами. Выпрямляется девочка. Развеселившись, хлопает в ладоши.
Княжич же слышит свист стрел. Слышит треск ломающихся балок, слышит плеск. Горит мост, замыкая в ловушку воинов. Хрип коней и вопли паники. Они падают в воды, они тонут мгновенно под тяжестью чужих тел и собственных доспехов. Чернота обретает искривленный лик.
— Юный господин? — рука ведет по юношескому запястью, заставляя дрогнуть.
Волнение зелени очей, столь будоражуще-темной под покровом ночи. Краткий поцелуй робко и скоро отпечатывается на щеке княжича османтусом:
— Всё будет
