Но даже если бы им удалось достать необходимые для поездки 5000–6000 рублей, не факт, что проект в США осуществим, продолжал Альфред. «До южных штатов добраться трудно. Северянам продать мины будет сложно, потому что президент [Линкольн] точно крот, ему потребуются годы, чтобы ответить да или нет».
Кроме того, утверждал Альфред, подводные мины – не самый удачный козырь, когда речь идет о броненосцах. Сконструировать мину «плевое дело». Когда первая взорвется, враг тут же обзаведется подобными. «И в чем тогда выгода для любой из сторон?» – спрашивал себя Альфред.
Скажи мне, дорогой Роберт, что ты думаешь об этом, не прав ли я по сути дела. Следует хорошо подумать, прежде чем с пустыми руками начать наше паломничество, не зная, сможем ли мы помочь ближним нашим в другом мире – добиться лучшего мира.
Я со своей стороны питаю мало надежд по поводу этих мин, в то время как папины сухопутные мины внушают мне куда больше уверенности, поскольку они более практичны в том, что касается проводов и детонации. Южане должны понять их важность и заплатить огромные деньги, осознав их пользу для охраны границ – да и как они могут этого не понимать? Никакие мины… не подходят для атаки, ибо они годятся, лишь пока другая сторона не вызнает секрет, но для обороны они nec plus ultra [лат. безупречны]17.
На самом деле Альфред еще не определился как по поводу планов экспорта отцовских мин, так в и своем отношении к войне. Когда в скором времени Иммануил предложил ему поехать с ним в Англию, чтобы отследить судьбу предложения, направленного им британскому правительству, Альфред отказался. По его мнению, куда лучше было бы дать еще один шанс российскому военному командованию.
На Альфреда сильное впечатление произвел генерал Эдуард Тотлебен. Во время Крымской войны именно ему принадлежали гениальные инженерные идеи, благодаря которым удалось так долго оборонять Севастополь. От того факта, что все закончилось сдачей города, карьера Тотлебена никак не пострадала, скорее наоборот. После войны он был произведен в генералы и теперь возглавлял инженерный департамент Военного министерства.
Альфред предпочел искать встречи с Тотлебеном, нежели отправляться в Англию. Генерал слыл «человеком разумным» и к тому же заявлял, что мины – лучший вид обороны. Может быть, Нобели могли как-то этим воспользоваться18?
Похоже, ни Иммануил, ни его сыновья не задумывались о том, насколько это щекотливое дело – обращаться к нескольким державам одновременно, обещая им эксклюзивное право на «секрет» нобелевских мин. Вероятно, желание обеспечить постоянный доход 61-летнему отцу оказалось для сыновей важнее, чем какая-либо национальная лояльность. Все они по-прежнему оставались гражданами Швеции, но уж если говорить о патриотизме, то где на самом деле их родина?
Какие чувства они испытывали к Швеции, проведя двадцать лет за границей? Что знали о стране, которую покинули задолго до того, как наладилось регулярное пароходное сообщение между островами Стокгольмского архипелага, задолго до того, как первые водопроводы подали надежду, что жизнь в грязи и высокая смертность заканчиваются?
Какие чувства они испытывали к России? Насколько велико было их желание восстановить свое доброе имя в стране, где они жили и работали в течение двух десятилетий?
* * *
В начале 1860-х годов Швеция представляла собой лишь жалкую тень великой державы, когда-то вселявшей ужас в русских царей. Уже давно она считалась одной из самых бедных стран в Европе. Однако хоть и с опозданием, перемены начались и в этом холодном северном королевстве. Осенью 1862 года открылась первая железнодорожная линия, связавшая между собой два шведских города, Стокгольм и Гётеборг. Одно потянуло за собой другое. К тому же в Швеции начался неожиданный подъем на фоне энергетического кризиса, разразившегося на континенте. Он был обусловлен урбанизацией. Железная дорога – дело хорошее, однако в большинстве европейских городов по-прежнему ездили на телегах и в пролетках или же в омнибусах на конной тяге. Чем больше народу перебиралось в города, тем больше лошадей толпилось на улицах города. Вскоре возникла острая нехватка «горючего» – корма для лошадей. Всего за пару лет Швеция утроила экспорт овса.
Лед тронулся. Росла потребность в механических мастерских, старые методы обработки железа ушли в прошлое в результате настоящей технической революции, а паровых лесопилок вдоль Норрландского побережья становилось все больше. За короткое время в Швеции открылось множество ткацких фабрик и первая современная целлюлозно-бумажная. Темпы запоздалого процесса индустриализации страны были впечатляющими.
Жившие за границей шведы с творческой жилкой, желавшие вернуться и попытать счастья на родине, вряд ли могли выбрать более подходящий момент. Однако экономические резервы были пока еще весьма ограничены – неурожай, постигший страну несколько лет спустя, привел к настоящему голоду и погнал сотни тысяч шведов через Атлантику в Америку.
Швеция переживала революционные времена, и не только в экономике. Правящий король Карл XV унаследовал от своего деда Карла XIV Юхана куда меньше авторитета, чем его отец Оскар I, скончавшийся в 1859 году после продолжительной болезни. Многие сказали бы, что новый король стал марионеткой в руках самых изощренных умов в правительстве, в особенности министра юстиции Луи де Геера и министра финансов Юхана Августа Грипенстедта. Правда, Карл XV завоевал симпатии широких масс благодаря народному стилю и приятному доброжелательному взгляду, однако, если говорить честно, его куда больше интересовали вечеринки и эротические приключения, чем серьезная работа. Когда королю представили ненавистные ему идеи либеральных реформ, он не нашелся что возразить или просто предпочел промолчать.
Во власти возник своеобразный вакуум, которым не преминули воспользоваться либерально настроенные министры. В последующие годы им удалось провести в Швеции и закон о свободе предпринимательства, и закон о свободе торговли. К тому же пришло время что-то сделать с морально устаревшим сословным правом и прогнившей системой правления. В течение десятилетий либералы мечтали отменить сословный парламент, пытаясь, как они сами говорили, отнять власть у дворян в золотых штанах и духовенства в черных мантиях.
За короткое время произошло множество событий. В конце 1860 года два сословия, представленные в риксдаге, буржуазия и крестьяне, объединились и потребовали от правительства (короля и его советников) подготовить предложение по отмене сословного неравенства. Луи де Геер грозил отставкой, если король не согласится на эти требования, и после многих раундов переговоров ему удалось убедить монарха. В январе 1863-го, вскоре после того, как в королевском дворце был дан традиционный бал по случаю Богоявления, в парламенте уже ждало рассмотрения предложение о создании двухпалатного риксдага.
Реформаторы отметили свою победу, устраивая банкеты, произнося речи и поднимая бокалы. Однако говорить о крупных шагах на пути к демократии явно было пока рано. Скорее де Геер просто провел стратегический маневр, на осуществление которого к тому же ушло два года. Казалось, правящая верхушка хотела ограничиться полумерами, чтобы успокоить атмосферу в обществе и предотвратить куда более серьезные события: радикальные требования демократии, новые кровавые бунты, а то и революцию.
