одежды – юный прихвостень Пахана, по кличке, как теперь знал Митяй, Крыс.
Не без труда Митяй встал на четвереньки, а затем и на ноги.
Крыс, что было уж вовсе удивительно, поддержал его, и помог идти. Митяй выдавил запоздалую благодарность:
– С-спасибо. Но… Почему ты спас меня?
– Почему-почему… Потому. А ты, кстати, молодец. Почти перекрыл рекорд – видел, там, на дороге, черту? Это – Святого. Его так звать было… Там он и упал. И умер сразу – уже не откачали.
Ну а вытащил тебя… Во-первых, приказ Пахана. Многие новички балуются этим. Идиоты – сдуваются на первых же шагах! А ты… – в тоне слышалось подлинное уважение.
– Так далеко забираются только сильные. Нет, пойми правильно – реально сильные. Воины. Я вообще-то поклонник индусов. У них – чёткое деление на касты: этот – бухгалтер там, этот – воин… Этот – монах. Мы с тобой могли бы стать идеальными Солдатами. Страшным и Умным Оружием… Если бы те, дебилы-чиновники, не решили по-другому… Не решили за нас. Что «Общество» должно быть «ограждено…»
Ну а вообще-то, я, или ещё кто из назначенных самых молодых, помогаем таким придуркам-самоубийцам, как ты – у нас порог чувствительности ниже. И мы можем подбираться к тамперам ближе.
Ну, первый-то раз многие дурят, но – вовремя возвращаются. Сами. А ты – молодец, я уж сказал… Но имей в виду: тех, кто надумал во второй раз – мы не спасаем. Принципиально.
Понял?
Митяй кивнул.
В этот же день, к вечеру, над Лагерем расцвела красная звезда ракетницы.
Новенького распределили к волочильщикам – их бригада с трудом выдавала Норму.
На разводе Митяй уже почти равнодушно, хором с остальными отсчитал двести ударов очередному малолетнему насильнику-убийце девочки семи лет, и отметил, что сам совсем не рвётся присоединиться к Большому Кругу, хотя козлы и вынесли прямо на плац…
Тринадцатилетний новенький оказался глуп и с гонором, поэтому последующих репрессий не пережил. Так что через три дня в каше из гречихи снова было мясо – Митяю попался палец.
Подумав, он съел его – когда до смерти четыре года, надо использовать любое питание себе на пользу. Пилить он научился, экономя силы. Так что теперь мог ходить и в спортзал: качаться.
Про спортзал он узнал от Крыса. Тот объяснил, что Свита качается вся – с утра и до обеда. Им надо быть в форме, если кто из салаг решится бросить Вызов. Не ответить на вызов было нельзя – позор и деклассация… А ответить – бой до смерти. А охочих на тёплое место прихвостня-дармоеда в год набиралось десять-пятнадцать. Естественный, так сказать, отбор.
Обнаружил Митяй и огромную бытовку с обувью и высящимися по грудь грудами одежды – разумеется, использованной. Оставшейся от бывших хозяев…
Здесь он сменил полуразвалившиеся ботинки Крыса на чуть более целые и большего размера. И нашёл даже робу Жирдяя – она висела отдельно и сохла: безобразное тёмное пятно на груди ещё отблёскивало глянцем… Митяй выбрал себе и одежду в размер.
Того, что в его сознании произошёл некий мировоззренческий перелом, он вначале даже и не понял. Только обратил внимание, что и все вокруг ведут себя куда как сдержанно. Больше молчат. В свободное время или спят, или читают прошлогодние газеты. Или качаются и учатся драться…
Заодно Митяй узнал, для чего они всё лето и часть осени до снега, будут пилить.
Чтобы семь месяцев зимы отапливаться, и готовить пищу!
Газовая труба к Лагерю подходила, и летом действовала. Но зимой напрочь замерзала. И вот тогда запасённые дрова уходили почти все… А когда все – пилить начинали ещё по снегу. Однако Пахановской обязанностью было не допускать таких ситуаций. И вообще – присматривать за контингентом: чтобы не было уж слишком жёстким завинчивание гаек. Частых самоубийств в Лагере старались не допускать – иначе там, наверху, урезали объём доставляемых вертолётом продуктов…
Так что чёрной дедовщины, как в пересылке, в Лагере не было.
Узнал Митяй и то, что каждую весну вертолёт подвозит огромную партию саженцев, и уже весь Лагерь копает, сажает и поливает на вырубках новый лес – взамен использованного. А он-то удивлялся: откуда эти молодые, ещё тонкие и свежезеленые, словно высаженные по линейке, сосны и ели!.. Вот тебе – и как по линейке. Не «как», а именно что – по…
Из своего барака он теперь знал почти всех: как по кличкам, так и – за что их…
Очкарика – за то, что треснул по голове битой, а потом добил сорока ударами ножа учителя, отца троих девочек, выведшему ему «неуд». Сороку – за то, что придушил маленькую девочку-соседку, которая вечно кричала за стеной – мешала спать!.. Рогатку – за то, что застрелил из самопала родного деда – тот не давал денег на пиво…
Митяй поражался, за какую дурь попали сюда многие… Но большинство, всё же, как он – за дело.
А ещё Митяй понял, что здесь нет любителей «пустого» трёпа. Все как-то больше молчат. И думают, думают… И глаза почти у всех – пустые и… печальные. А кое у кого – просто злые.
Ближе к осени, когда открыли склады с телогрейками и валенками, Митяй уже неплохо освоился с порядками, регулярно качался, и постигал под руководством Мистера Айронмэна (тощего жилистого корейца, кстати, буддиста!) в зале с татами искусство рукопашного боя… Заодно и восьмиугольный Ринг, обнесённый мощной сеткой, где проходили все бои, внимательно изучил.
Синяки, ссадины и мозоли его уже почти не волновали. Что-то в его мировоззрении окончательно сдвинулось, и теперь он смотрел на всё с позиций рационалиста – последователя Дарвина.
Выживает везде сильнейший. И хитрейший. Пусть он не пробьётся в Свиту – ребята там уж больно наглые и здоровые – но в своём-то бараке он место возле тёплой печки займёт.
А вообще-то ему предстоит тут, похоже, ещё много чего постичь и понять…
Жаль только, что главное он понял поздновато. Когда пути назад уже отрезаны.
Для таких как он, Родина – вовсе не всепрощающая и терпеливая заботливая Мать.
А жестокая Мачеха.
Но виноват в этом только он сам.
Насыщенная личная жизнь мистера Йоханссена.
Рассказ.
Осенний ветер нагло бросал прямо в лицо скрюченные листья зеленого, медового и кирпично-красного цвета. Когда он нетерпеливо отмахивался, рукой или головой, они улетали, падая на землю и печально шелестя. Но запах…
Запах увядания, и нависшего в воздухе, но ещё не зарядившего нудно моросящего дождя, не спутать ни с каким другим.
Мистер
