ее одежду. По-твоему, это романтично?
— Нет, но когда эта часть закончится, почему бы не побродить по городу пару дней?
— У меня есть работа. Мы будем то там, то сям.
Ксандер ухмыльнулся. — Не сомневаюсь.
— Тук-тук. — Вероника вошла в кухню, выглядя свежо и красиво в джинсовых шортах и черном топе. Ее волосы были собраны в хвост, а губы были ярко-красными. На мгновение я представил, каково это — наблюдать, как они смыкаются вокруг моего члена. Оставят ли они след?
В этом было что-то такое, что мне нравилось.
— Доброе утро, солнышко. — Ксандер был полон радости. — Разве не прекрасный день?
— Да. — Она улыбнулась ему и мне, немного тоскливо. — Хотелось бы, чтобы нам не пришлось все время проводить в машине. Твой папа все время спрашивает меня, не каталась ли я еще на старом пароме, и мне каждый раз приходится отвечать "нет".
— Похоже, твой вредный босс должен давать тебе больше отгулов, — сказал Ксандер, бросив многозначительный взгляд в мою сторону.
Я закатил глаза и ополоснул кружку с кофе, поставив ее в посудомоечную машину. — Давайте загрузим этот стол, чтобы мы могли отправиться в путь.
Вероника была тише обычного во время четырехчасовой поездки в Согатак, где я доставил сделанный мною стол в дом, принадлежащий племяннику Гаса — Квентину и его мужу Пьеру. Они видели стол, который я сделал для Гаса и его жены прошлой зимой, когда приезжали в гости, и умоляли Гаса рассказать им, где он его нашел.
После того как мы принесли стол в их столовую, они спросили меня о дереве, и я рассказал им подробности о том, где я спас старые кедровые доски и как я их преобразил.
— Это просто невероятно, — сказал Пьер с легким франко-канадским акцентом. — Вы уверены, что не сделаете еще одну, чтобы мы могли продать ее в галерее?
— Галерея? — уточнила Вероника.
— Мы владеем галереей искусства и антиквариата в городе, — пояснил Квентин. — И мы думаем, что нечто подобное могло бы заинтересовать многих элитных покупателей. К концу лета у вас наверняка будет дюжина заказов. Что скажешь, Остин?
— На самом деле у меня нет столько времени. — Я почувствовал на себе взгляд Вероники, но не встретил его. — На самом деле это просто хобби.
— Дай нам знать, если передумаешь, — сказал Пьер. — Мы хотим, чтобы вы позвонили первыми.
Пока Квентин выписывал мне чек, Пьер провел для Вероники небольшую экскурсию по их дому, который также являлся гостиницей типа "постель и завтрак". Из передней гостиной донесся ее смех, и мы оба посмотрели в ту сторону. У Вероники был замечательный смех, глубокий, громкий и радостный.
— Ваша жена такая милая, — сказал Квентин. — Я и не знал, что вы женаты.
— Нет. Мы с Вероникой просто друзья. Вообще-то, она няня — я отец-одиночка.
— О, у вас есть дети! Но вы их не привезли?
— Нет, они на неделю приехали к маме в Калифорнию. Я просто взял Веронику с собой, чтобы… — Я подыскивал слово, чтобы закончить предложение, и Квентин сжалился надо мной, похлопав по плечу.
— Я все понимаю, — сказал он.
После доставки стола мы зашли в небольшой магазин сэндвичей, чтобы пообедать. Я заказал саб с фрикадельками, а Вероника — B.L.T. Усевшись напротив друг друга в кабинке, я наблюдал, как она откусывает кусочек-другой, а потом теряет интерес.
— Хочешь что-нибудь еще? — спросил я.
— Нет. — она завернула то, что осталось, и отодвинула это от себя. — Просто у меня немного странный желудок.
Я откусил еще кусочек и наблюдал, как она потягивает чай со льдом. — Ты нервничаешь из-за того, что столкнешься с ним?
— Да.
— Тебе не нужно этого делать. — сегодня мои защитные инстинкты были остры. — Я все время буду рядом. Он к тебе и близко не подойдет.
— Я не боюсь его так. Просто он может… он может сказать что-то, что причинит мне боль. Или опозорит меня. — она поскребла ногтем большого пальца скол на столешнице. — Я не хочу, чтобы ты это слышал.
Я доел свой сэндвич одним укусом и свернул обертку, гадая, как она разозлится, если я наброшусь на этого парня просто так. — Тебе не о чем беспокоиться.
Она улыбнулась, но как-то полусерьезно.
— Я серьезно. Единственный, кто должен волноваться, это твой придурочный бывший. Если он хоть раз не так на тебя посмотрит, я врежу ему в челюсть.
— Нет! — она покачала головой. — Не груби ему, Остин. Он наверняка вызовет охрану. Просто… нет. Предоставь его мне.
Я вздохнул и сел обратно. — И вы, ребята, называете меня любителем вечеринок. Я с нетерпением ждал возможности сбросить этого засранца, как мешок с грязью.
— Мне жаль, но нет, — твердо сказала она. — Хватит того, что я таскаю тебя туда, отнимая у тебя весь день. Я не хочу, чтобы тебя еще и посадили в тюрьму. А кто тогда отвезет меня домой?
Я рассмеялся. — Теперь она говорит все как есть.
Она улыбнулась, и на этот раз улыбка выглядела настоящей. — Серьезно. Я очень ценю это. Надеюсь, ты это знаешь.
— Знаю.
— Я просто хочу разобраться с ним сама, хорошо?
— Хорошо.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Но сначала нам пришлось разобраться с несговорчивым швейцаром. Нил, разумеется, дал указания, что Веронике нельзя появляться на территории. Мое презрение к ее бывшему росло по мере того, как я наблюдал за ее спорами и мольбами.
— Мне очень жаль, мисс Саттон, — сказал швейцар. — Я не могу вас впустить. Мистер Вандерхуф категорически запретил это делать.
— Тони, перестань, — умоляла она. — Ты же меня знаешь. Я жила здесь целый год. Моя одежда все еще здесь. Это все, что мне нужно.
— Мне очень жаль, — повторил он, и вид у него был извиняющийся. — Но у меня есть приказ от руководства. — он понизил голос. — Это моя работа.
— Я понимаю, — сказала Вероника. — Но разве вы ничего не можете сделать?
— Если я пущу вас в холл, вы можете попросить консьержа позвонить ему, — предложил Тони. — Может, он даст добро.
Вероника выдохнула. — Сомневаюсь, но попробовать стоит.
Тони открыл дверь в здание, и мы вошли внутрь. Мое первое впечатление — здесь было чертовски холодно. Термостат был выставлен на пятьдесят пять градусов — не представляю, как дорого обходится содержать такое холодное помещение. И дело было не только в кондиционере. Место тоже выглядело холодным. Много белых глянцевых столов, белых мраморных поверхностей и матового освещения. В этом холодном, ухоженном совершенстве было что-то почти антисептическое или институциональное. Даже белые
