выделялись сильнее, чем обычно, и ей это нравилось. Нравилось смущать этого наивного паренька, нравилось болтать с ним взахлёб, нравилось касаться пальцем внутренней стороны запястья и смотреть, как он судорожно отдёргивает руку. «И жить с тобой мне тоже бы понравилось, наверно», — подумала она.
— Впустят, — он нахмурил брови, решительно поднимаясь с валуна.
— Но я не хочу возвращаться в Регстейн.
— Как это? — Стейн удивлённо и непонимающе округлил глаза.
— Там холодно. Там не бывает солнечного света. И такого чистого воздуха, — она закружилась, широко раскинув руки в стороны. — Хочу жить здесь. В каком-нибудь маленьком и светлом домике. По утрам слушать крики петухов, днём собирать цветы, а вечером петь колыбельные ветру.
— И это я глупый⁈ — Стейн схватил её за талию и притянул к себе. — Ты — ведьма, живёшь в мрачном и загадочном подземелье, как это ты не хочешь туда возвращаться⁈ — выдохнул он ей в лицо.
Она знала, что Стейн, грезящий с самого детства о ведьмах и магии, чувствовал, что вот-вот его мечта осуществится — он станет одним из них. Кончики его пальцев наверняка зудели от желания дотронуться до каменных сводов, окунуться в источник, о котором она ему рассказывала. От желания избавиться от стеснительности и, став мужем дочери подземелья, слиться с ней телами на старом алтаре, повидавшем не одно тело. Но её душа рвалась на поверхность.
— Отпусти меня, — разъяренно прошипела Венди, толкая его в грудь.
Свободолюбивая натура взбунтовалась, тогда как сердце сладко пело от одного только касания. Они поменялись ролями — хищник стал жертвой, а агнец — хищником. Венди смотрела в янтарные глаза и видела эмоции, которые в них бушевали. Широкие ладони всё крепче и крепче сжимали её талию. Низ живота налился тягучей истомой, а небольшая округлая грудь встопорщилась маленькими горошинками, что теперь болезненно царапались о грубую ткань тёплого платья.
— Не отпущу, ты моя теперь, Венди — дочь подземелий, — в горле пересохло. Стейн, закрыв глаза, словно бросился в ревущие воды Вольденграса. Он притянул девушку ближе и, как к источнику, припал сухими губами к её губам. В ушах звенело, сердце мощными толчками выбрасывало кровь, стремясь вырваться наружу из грудной клетки. Загорелые пальцы Стейна побелели, всё сильнее сжимаясь вокруг тонкой талии.
— Стой, — Венди, тяжело дыша, оторвалась от его губ и резко выдохнула, — я стану твоим подземельем, человек. Я проведу тебя по тёмным коридорам Регстейна.
Её искусанные губы алели в это миг не меньше, чем его щёки.
А потом он предал её. Бросил одну с дочерью прозябать в этих пещерах. Так разве виновата она, что причиняет боль, желая избавить дочь от своей участи?
Глава 10
Иссиня-чёрные волосы водопадом струились между его пальцев. Давен наклонился и лёгким поцелуем коснулся лба Эйрин. Она улыбнулась сквозь сон и, придвинувшись ближе, носом уткнулась ему в ямочку между ключицами.
Было темно так, как никогда не бывает на поверхности. Даже в самую тёмную ночь на небе сверкают еле проглядывающие звёзды, горят тёплым светом соседские окна. Здесь же, в Регстейне, не было ни звёзд, ни окон. Только над одной из пещер светила круглая жёлтая луна, напоминая ведьмам о том, что кроме подземелья есть и другой мир.
— Пап? — Давен обернулся, услышав громкий шёпот. У порога, потирая сонные глаза, стоял Томми.
— Ты чего не спишь?
— Сон плохой приснился, — мальчик нерешительно топтался у входа в пещеру, поджимая пальцы на босых ногах: в подземелье, как и всегда, было холодно.
Давен аккуратно встал, стараясь не разбудить любимую, что сладко спала и, наверно, видела уже десятый сон. Эйрин долго не удавалось заснуть. Она то и дело вертелась, заводила разговоры о прошлом, обиженно бросала колкие слова в адрес матери. А он пытался успокоить эту маленькую нахохлившуюся пичужку, словно и не существовало стольких лет врозь. Словно до разлуки они не были знакомы всего неделю. Словно он ей был не посторонний.
— Пойдём, малыш.
Сейчас Томми совсем не был похож на того ребёнка, которым предстал перед ним в первую их встречу. В его глазах не отражался недюжинный ум, а суждения не выдавали в нём опыта, невозможного для десятилетнего парнишки. Давен подхватил Томми на руки и вышел в соседнюю комнату.
В пещере Томми было немного светлее и гораздо больше места. У противоположных стен стояли две кровати, одна напротив другой. Та, что находилась слева — была расправлена. Серая застиранная простынь белела в темноте, а одеяло сбилось в комок и почти сползло на пол. Вторая кровать принадлежала Крису, а потому стояла нетронутой уже несколько месяцев.
— Давай, ложись поудобнее, — Давен опустил Томми на кровать и, укутав того в одеяло, как маленького, сел рядом.
Он ещё помнил, как мать укладывала его спать. Мама всегда приходила вечером в его комнату и первым делом задёргивала плотные тёмные шторы, чтобы лунный свет не мешал заснуть. Потом она укутывала его в одеяло, подтыкала тщательно по бокам, ложилась рядом и тихим, убаюкивающим голосом рассказывала сказки. Стоило только вспомнить об этом, как в груди теплело, а перед глазами вставал родной и уютный дом, в котором до сих пор с утра и до позднего вечера хлопотала улыбчивая матушка.
— Хочешь сказку?
— Не хочу, — Томми замотал головой из стороны в сторону, — лучше расскажи, откуда у тебя это? — он подбородком тыкнул в сторону Давена.
Давен проследил за его взглядом и недоумённо нахмурил брови.
— Что это?
— Листочек.
— Листочек… — Давен задумчиво почесал щетинистый подбородок и, устремив взгляд в потолок, медленно начал свой рассказ, — мне было примерно столько, сколько тебе сейчас, когда к нам в Вайденлес забрела старая травница. Люди отчего-то сразу невзлюбили её, хотя добрее человека я, наверно, ещё не встречал. Как только у кого из соседей начинал болеть скот или детей хворь какая одолевала — все бежали к ней, просили смилостивиться и излечить. Она с утра раннего, ещё до крика петухов, уходила в лес, чтобы собрать нужные травы для настоев. Возвращалась обычно вся исцарапанная и покрытая болотной тиной. Потом она всю ночь готовила целебные отвары, отказывая себе даже в минуте отдыха. Я
