вдруг раздался детский, но такой строгий голос.
Эйрин обернулась. Сейчас никто не назвал бы Томми невзрачным ребёнком. Его прежде блёклые глаза сияли, наполнившись цветом свежей утренней зелени. Он сжал в маленьком кулачке деревянный листочек и подошёл к ней:
— Мама, хватит вести себя, как маленькая, — он насупил брови, — я же тебе говорил, что он придёт.
Вэн только сейчас заметил мальчика, стоящего рядом с Эйрин. Мальчика, который не раз тянул к нему руки сквозь сон. Мальчика, сжимающего в руке резной листочек.
— Ну, и долго ты так будешь стоять? — пробурчал Томми, глядя на него, вдруг потерявшего всю свою уверенность. — Подойди уже к ней. Взрослые… А ведёте себя, как дети.
Томми не знал, как разрядить обстановку. Он столько лет мечтал об этом дне, а теперь чувствовал себя абсолютно лишним.
Давен наконец сделал шаг вперёд и заключил Эйрин в объятия.
— Стрекоза, — вновь прошептал он, окутанный таким знакомым запахом прелой листвы и полыни, — стрекоза… — и ещё крепче прижал девушку к груди. Эйрин тихонько всхлипнула, вцепившись длинными острыми пальцами в его рубашку. Ей больше не требовалось слов. Тело помнило, как это — прижиматься к этим сильным рукам, закрывающим в своих объятиях от любых напастей. Ей хотелось бы так стоять вечно, но опасно было находиться в пещерах, где продолжали рыскать чужаки, непонятно что высматривающие, да и Томми стоял рядом…
— Дав… — она подняла заплаканное лицо и отстранилась, — Дав, я… — Эйрин не представляла, как сказать ему о том, кто она такая… Сказать, и потерять ещё раз.
— Мама, — нетерпеливо потянул её за рукав платья Томми, — пора. И папа пусть с нами идёт. Он хороший, я знаю.
— Папа? — Давен оглянулся на парнишку и застыл, разглядывая мальчика.
— Папа, — твёрдо повторил Томми, не сводя с него глаз, и Дав поверил. Уже было не важно, как это могло стать возможным.
Давен поднял щуплого мальчугана на руки, прижимаясь носом к ароматной макушке, взял Эйрин за руку и сказал:
— Веди, стрекоза, я тебя больше не отпущу, — и первым направился вглубь пещеры.
* * *
Ей было лет семь, когда она первый раз обманула маму. Из-за какой-то ерунды, о которой и помнить-то не стоило… Она и не помнила. И только слова мамы тогда так сильно врезались в память, что та, самая первая ложь, стала последней.
— А ты соврала мне. Дважды. За что, мама?
Венди не ответила. Она сверлила взглядом человеческого мужчину, стоящего за спиной у Эйрин. Он твёрдо и прямо смотрел ей прямо в глаза, не позволяя себе отвести взгляда. Почти такой же взгляд, что был у отца Эйрин: честный, упрямый и…
— Ты привела человека в Регстейн, Эйрин. Ты понимаешь, что ты наделала⁈
Красивое лицо Венделы исказила старательно сдерживаемая гримаса ярости и боли. Не хотела она для своей дочери такой судьбы, ведают боги — не хотела. Но разве мать в состоянии огородить дитя от всех опасностей и ошибок, что стоят у него на пути?
— Мне наплевать на твои законы, мне наплевать на твои указы, младшая из круга семи, — сквозь зубы выдавила Эйрин, крепче стискивая ладонь Дава и прижимаясь спиной к его груди в надежде ощутить то спасительное тепло, от которого когда-то бежала. — Ты, которая учила жить в правде — соврала мне. Дважды. Когда стёрла память и когда отрицала это.
— Это ради твоего же блага, Ри, — женщина сделала шаг навстречу дочери. В её ледяных глазах промелькнула нежность… но Эйрин, ослеплённая злостью и болью, этого не заметила.
— Какого блага, мама⁈ Сколько можно решать за меня, как мне жить⁈ Всю, всю мою жизнь ты ломала меня, мешая быть счастливой. Забрала у меня память о любимом. Хотела оставить одного из моих детей сиротой. Заставляла плести эту лунную паутину, когда я просто хотела собирать травы и варить отвары! — голос Эйрин сорвался на крик.
— Стрекоза… — прошептал ей на ухо Давен, стараясь остановить взаимные упрёки. Никогда ещё он, воспитанный в атмосфере любви и гармонии, не видел, чтобы родные, такие близкие люди выплёскивали друг на друга всю свою боль. Казалось, что ещё одно слово — и его кожу разъест яд, проникая в лёгкие вместе с пылью и каменной крошкой этого подземелья, которое Эйрин зовёт домом.
Но Эйрин, упрямо мотнув головой, хотела продолжить… Сердце разрывалось от одной только мысли об очередном предательстве матери. И эта злость требовала выхода. Вот только легче не становилось… Эйрин набрала в грудь побольше воздуха… И затихла, оказавшись в объятиях Давена.
— Мы к вам попозже зайдём, — он склонил перед Венделой голову и, подхватив Эйрин на руки, вынес её из пещеры матери.
— Но…
— Когда-нибудь ты меня поймёшь, Ри, — тихо прозвучало им вслед.
Венди тяжело опустилась на край кровати и закрыла лицо руками. Разве мать, спасающая ребёнка от боли, заслуживает столько ненависти?
* * *
— Выйдешь за меня?
Она только рассмеялась и плеснула в него водой. Нежно-голубые рукава платья окрасились в синий.
— Дурной, что ли?
— Венди, дочь подземелий, ты выйдешь за меня? — упрямо повторил Стейн, чувствуя, как кровь приливает к лицу, раскрашивая щёки в багровый.
Сегодня была их седьмая встреча. День подходил к концу, и солнце почти скрылось за горизонтом, оставляя розовые закатные полосы на неровной глади воды. Она сидели на берегу Вольденграса, наблюдая за мощным потоком, что сносил всё на своём пути. Каждую свою встречу они проводили здесь, и ни Стейну, ни Венди это не надоедало.
— Венди, — он не собирался отступать. Только не в этот раз.
— Но мы ведь разные… — она растеряно всплеснула мокрыми руками, роняя брызги на прибрежные камни. Сложно было даже представить, что сказала бы мама, если бы узнала о её дружбе с этим человеческим парнем. «Нет на свете чудовища страшнее, чем человек», — раз за разом повторяли ведьмы, отправляя очередного Отчуждённого на поверхность. А она даже не была Отчуждённой.
— Я спущусь с тобой в подземелье, — быстро проговорил Стейн, зажмурившись от страха, что она ему откажет. Ладони вспотели.
— Да кто тебя впустит, глупый.
Венди рассмеялась и взлохматила его отросшие волосы. Веснушки на его покрасневшем лице
