боялась, что они будут мучать вопросами о нас.
— Отец бы замучил, — усмехается Краев, — если бы его мать в узде не держала. Она свято верит, что я взрослый мальчик и в состоянии разобраться во всем сам.
Ну-ну, большой мальчик… Сам ты так разбираешься, что только ошметки в стороны летят.
Я качаю головой и перевожу взгляд на то, что происходит за окном. Серые дома, унылое небо, местами слякоть, местами гололед. Скорее бы уж весна пришла. Хочется солнца, тепла и хорошего настроения. А там и лето не за горами. Артемка уже большой будет — почти полгода. Будем с ним на коляске кататься, всяких птичек-букашек рассматривать…
Я замечталась. Позволила себе всего на пару минут погрузиться в теплые грезы, за что тут же пришла расплата.
Артем срыгнул, закашлялся и начал сипеть.
— Что с ним?
— Подавился, — Я повернула его на бочок и тихонько похлопала по спинке. Не помогало. Он пытался реветь, но не мог вздохнуть, открывал рот, как рыбка, выброшенная на берег. Я начала поспешно его раскутывать, едва держась на краю паники, — Миш, он синеет!
***
Краев резко выкручивает руль направо и, расталкивая недовольно гудящие машины, перестраивается из среднего ряда. Вылетает на обочину, тут же бьет по тормозам, и через секунду уже рывком распахивает дверь с моей стороны.
— Дай сюда!
Пальцы свело от ужаса, горло распирает ледяным комом. Меня хватает только на то, чтобы протянуть ребенка Мише.
Он бесцеремонно выдирает его из конверта, переворачивает спиной кверху, головой вниз, плавно стучит между лопаток. Потом переворачивает лицом кверху, так же давит на грудину. Потом повторяет сначала.
Я словно парализованная наблюдаю за его манипуляциями. И кажется, близка к тому, чтобы отключиться.
Я всегда считала себя сильной, уверенной в себе, способной в любой ситуации трезво мыслить и действовать по обстоятельствам. Собранная, стальная, организованная. Кремень!
Да, ни черта подобного!
Я беспомощно хлопаю глазами, пока Миша спасает нашего сына, и когда раздается сначала бульканье, а потом истошный плач, начинаю сама реветь.
— Одевай его. Замерзнет, — сует его мне в руки и захлопывает дверь, чтобы не выпускать тепло из салона.
— Да-да, — шепчу, перехватывая надрывающего малыша, — Сейчас.
Слезы катятся градом, когда я запаковываю его обратно в одежду. Его трясет, меня тоже.
— Тише, тише, — уже не могу сдержаться и реву чуть ли не громче него.
Из-за меня все. Зачем я накормила его перед дорогой? Дура!
Меня просто выворачивает от мысли, что, если бы Краева не оказалось ряжом, я бы просрала собственного ребенка. Настолько дикий страх, что не передать и словами.
Миша не торопится возвращаться в машину. Ходит из стороны в сторону, пытаясь продышаться. Потом стоит, запрокинув голову кверху, подставляя лицо под падающие снежинки. И да. Его тоже трясет.
У нас у всех сегодня охренеть какой потрясающий день.
Измученный, перепуганный Артем долго не может успокоиться. Затихает, потом вздрагивает и снова ревет. И только спустя некоторое время, жадно чмокая соской, начинает замедленно моргать, а потом и вовсе отрубается, тихонько постанывая во сне.
Я держу его на руках и не могу пошевелиться. Смотрю на него, не отрываясь, дурею от ужаса. Все остальное меркнет на фоне пережитого, кажется тупым и незначительным. Все эти проблемы на работе, в личной жизни и вообще все — ерунда, когда на кону стоит жизнь твоего ребенка.
Если бы с ним что-то случилось — я бы умерла в тот же момент.
Краева, наконец, отпускает. Трет лицо, мотает головой, окончательно приходя в себя, и идет к машине. Я сминаюсь под его тяжелым взглядом, чувствую себя маленькой, ни на что не способной неудачницей.
Миша идет не вперед, а усаживается рядом с нами на заднем сиденье.
— Как он? — спрашивает, склоняясь к сыну.
— Спит, — голос начинает предательски сипеть.
Я наблюдаю за тем, как Краев придирчиво рассматривает детеныша и снова задыхаюсь. Он так близко, что я смотрю на него, задержав дыхание. Длинные черные ресницы дрожат, на скулах играют желваки, вокруг рта залегли жесткие складки.
Внутри его, наверное, тоже рвет и порет, но снаружи он спокоен, и я цепляюсь за это спокойствие, пытаясь удержаться от истерики.
И все-таки всхлипываю.
— Злат? — поднимает на меня внимательный взгляд.
Я только мотаю головой, зажимаю себе рот рукой и отворачиваюсь к окну.
Жутко! Настолько, что по коже бежит мороз, и меня снова перетряхивает. Я боюсь закрыть глаза, потому что сразу вижу посиневшие губы сына, и то, как он им пытается ухватить глоток воздуха.
— Злата, — настойчиво зовет Краев.
Я обращаю к нему шальной, затравленный взгляд.
— Ммм, — все, на что способен мой речевой аппарат.
— Выдыхай, все закончилось.
— Не могу, — едва шепчу.
— С ним все в порядке.
Зато не в порядке со мной. Теперь мне самой не хватает кислорода. Паническая атака. Я смотрю на Мишу и ничего не могу сказать, только по щекам ручьем бегут слезы.
— Тише, Злат, — одной рукой притягивает к себе. Целует в висок, потом прижимается к нему лбом, — все хорошо.
Я не могу сопротивляться, не хочу. Наоборот, цепляюсь за него, как за единственное светлое пятно в непроглядной тьме. Дышу. Слышу, как он что-то нашептывает мне на ухо, утешает, ни черта не понимаю, но чувствую, как его тепло проникает под кожу, постепенно выдавливая лютый холод, сковывающий движения.
— Спасибо, — проглатываю слезы, — если бы не ты, Артем бы…я бы…
— Ты бы справилась.
— Я струсила. Затормозила. Затупила. Называй как угодно…
— Ты бы справилась, — повторяет упрямо.
Мне страшно, что в следующий раз его может не оказаться рядом, а я буду все так же тупить и жевать сопли.
— Спасибо, — снова благодарю, сильнее сжимая пальцы на его куртке.
Наши взгляды цепляются друг за друга. Проникая, заполняя, размазываясь. Выворачивают наизнанку, вспарывая старые раны и тут же залечивая. Он так близко, что я чувствую, как надрывно лупит по ребрам его сердце.
Сближаемся. Медленно. Сомневаясь. Разрывая старые оковы и мучительно боясь снова оступиться.
Я готова его поцеловать. Не только из-за благодарности, а потому что наконец понимаю и принимаю, как много места он занимает в моей жизни, несмотря ни на что. Я хочу его тепла. Хочу хоть на мгновение вернуться назад, в то время, когда мы дышали только друг другом и не могли надышаться. Я хочу прежних нас.
Я бы сделала это, но Краев опережает. Притягивает меня к себе и просто крепко обнимает, а я утыкаюсь ему в шею и жмурюсь.
Сердце гремит, спотыкаясь через раз. На руках сонно чмокает соской Артем.
— Давай съездим к врачу. Просто чтобы
